Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории - Уилл Селф

В пабе, в компании корешей, повторяющиеся в режиме «вырезать-вставить» пассажи мистера Дабла были обычным делом. Как он рассказал терапевту, там он чувствовал себя «сво-сво-бодным-бодным». Случайные условия, вынуждавшие его повторять фрагменты речи — все эти «э-э», «мэ-э», «что», «ух», вводные «действительно», «фактически», «страшное дело» и даже целые обороты типа «нувыпоняли», «побольшомусчету» — давали понять, что он ничем не отличается от своих собутыльников, его штормит, он наклюкался до такой степени, что его вопли эхом отскакивают от стен шхуны. Но, кроме того, Шива прекрасно знал, что в пьяном виде Вадья становился опасен: если он терял контроль, то резко и окончательно.

Забыл упомянуть? В самом деле, могло ли случиться, что Мукти упустил из виду такую важную особенность состояния своего пациента? Может, Шива надеялся, что Вадья заявится в «Хис-Хоспитэл» в пьяном виде (и это инициатива скорее Шивы, чем его больного), причем до такой степени, что если Баснер рассердится или, еще хуже, даст слабину, то Вадья набросится на него?

Дэвид Элмли стал прощупывать ситуацию, встревоженный регулярностью, с какой Шива Мукти общался с Баснером, но Шива ему ни в чем не признался, только отметив про себя этот факт. Он ждал и размышлял, наблюдая за коллегами и продолжая вести себя самым образцовым образом в делах с больными, дабы не вызвать ни у кого подозрений, а, наоборот, убедить всех в своей сверхурочной занятости. Когда поступили неизбежные новости в форме записки от Кевина Уотли, старшего ординатора Баснера, Шива обнаружил, что испытывает странную легкость. Итак, думал он, просматривая скудные сведения об увечьях Баснера, полученных от руки сумасшедшего алкоголика-эхолалика — теперь действительно началось. Теперь Баснер, равно как и я, не может отрицать, что это битва насмерть. Я пролил первую кровь, теперь надо ждать еще более грозного ответа.

Шива вооружился шприцом для подкожных инъекций с достаточным количеством хлорпромазина, чтобы остановить любого берсерка на фенсиклидине. Он установил угловое зеркало на стене снаружи своей ниши, чтобы через фрамугу можно было увидеть, кто ждет его в вестибюле. Крадучись кривыми и темными коридорами старой больницы, Шива время от времени поворачивался на каблуках, чтобы в случае чего отразить атаку. Он был уверен, что теперь все настолько серьезно, что ожидать от Баснера рыцарского поведения и придерживаться выбранного оружия было бы безрассудством. Нет, к моменту очередного удара этого хитрого еврея нужно иметь под боком медсестру, ассистента, а может, даже еще одного психиатра. Чтобы остался шанс выжить, надо быть готовым к нападению из-за любого угла.

Лишь несколько дней спустя, когда Шива осознал весь смысл записки Уотли, он перестал думать, что все зашло слишком далеко. По описанию Уотли, произошедшее с Баснером вызывало боль и жалость: он лежал, распластавшись на полу отделения, а мистер Дабл пытался накормить его обломками «Ридла». У Баснера были сломаны два ребра и челюсть, при помощи которой бедолага изрек тысячи самодовольных утверждений. Он взял отгул по состоянию здоровья на неопределенный срок, но его коллеги полагали, что насовсем.

От сострадания к старику Шиву уберегли в первую очередь те самые чувства, что привели к таким крайностям поведения, теперь дико усилившимся. О каком чистом сострадании может идти речь перед лицом таких мощных атавистических императивов? Шива, чья борода была заплетена в косички, как у дикарей, а боевые слоны выстроились рядами, вышел биться с противником на старом как мир поле чести, амбиций и ненависти. Чем больше он рассуждал о развитии ситуации, тем более соглашался с ее справедливостью. Его отец был глубоко неправ, отказавшись от собственного наследства. Что могли сделать эти лихорадочные, бабьи теории девятнадцатого века против мужской традиции брахманства, которая тянется уже пять тысяч лет, если не больше? Теории, которые были — Шива не мог удержаться — поделками этих в высшей степени слабых казуистов, евреев.

Зак Баснер лежит в chaise longue[34]в небольшой комнате для переодевания, примыкающей к спальне хозяина, в своем доме на Редингтон-роуд в Хемпстеде. На самом деле, учитывая рост и вес Баснера, его ложе точнее было бы назвать chaise courte[35]. Что же касается спальни хозяина — с горечью размышлял Баснер, — то почему не хозяйки? Ему было чертовски неудобно, его лишенные волос белые голени выходили за пределы лежака, обнажая икры со вздутиями нелеченых варикозных вен. Пальцы Баснера, хрустящие вследствие артрита, сжимали груду одеял и пытались расположить ее поудобнее поверх его трясущихся форм. Похоже, у меня жар, печально думал он, хотя было это следствием побоев, нанесенных пациентом Шивы, или не связанной с инцидентом болезнью, он сказать не мог.

Из соседней комнаты до него доносилось то, что стало причиной его изгнания — буханье чемоданов и чехлов с одеждой, вынимаемой из шкафов и гардеробов, резкий шелест шелковых платьев и блузкок, постукивание друг о друга коробок с румянами, укладываемых в косметички. Шарлота — вторая по счету миссис Баснер — собиралась в очередное «маленькое путешествие». Баснер мучился душевной болью — жениться повторно было непростительной ошибкой. Он не мог отменить детей, нажитых с Шарли, но если бы с помощью какой-то смены парадигмы было бы возможно удалить ее из своей жизни, вероятно, он бы так и сделал. Слишком поздно к нему пришло осознание того, в чем он теперь находил подтверждение своим Эдиповым пережиткам: ему хватило ума предположить, что, связавшись с женщиной на двадцать лет моложе, он даст собственной жизни второе дыхание. Шарли была такой красивой и оживленной, когда Зак встретил ее на той конференции в Финляндии (которая называлась «Безграничные потери и ограниченные поражения», если память ему не изменяет). Оживленная и заботливая, как казалось с виду. Баснеру было почти шестьдесят, и он уже устал от работы, супружеских ссор и бесконечных эндшпилей в воспитании молодых. Шарли предложила ему свой торс — вкупе с неохватными плечами.

Как он мог проглядеть, что все это закончится таким вот образом? Как такое произошло с ним, уже приближающимся к семидесяти, усталым и больным, обреченным на метания по карликовой кушетке, поскольку его изменница-жена собралась слетать к своему любовнику-итальянцу? О да, у нее все еще хватает стыда выдавать это за деловую поездку и называть Массимо просто знакомым психиатром, с которым она работает над каким-то исследованием. Но для какого такого исследования требуется весь этот постоянно растущий гардероб? Разве что для сравнительного анализа воздействия белья «Ля Перла» на двух мужчин-психиатров разного возраста — когда один из них вдвое старше другого.

Баснер напрягся и немного повернулся. Немудрено, что лежать неудобно, мысленно проворчал он, с такими-то рогами. И это размышление в очередной раз вернуло его к собственной самонадеянности и безрассудству, плоды которых он теперь пожинает. Играть в espontaneo от психиатрии — в моем-то возрасте и с моим-то опытом! Приступить к осмотру нового пациента, должным образом не вникнув в записи — да просто даже не заглянув туда! Нет, в этом виноват только он сам, и больше никто.