Одиночный выстрел - Алекс Орлов

– Ну все… – упавшим голосом произнес смотритель, глядя на распластавшегося на мостовой Молчуна. Такого удара не мог перенести никто, будь он хоть трехжильный.

– Вот и все, – повторил Рулоф и стал спускаться во двор.

Оставшееся без тяги колесо остановилось, вода перестала шуметь и литься в желоба. Впрочем, ничем серьезным это не грозило, поскольку в замке имелся трехдневный запас серной воды, а за это время можно было и ремонт провести, и поставить на ворот подходящего раба. Но где взять такого, как Молчун?

Уж если не ядовитые пары, так злоба глупых подростков доконала его.

Рулоф подошел к Молчуну ближе. Грязные космы разметались по каменному полу, и впервые за долгое время он увидел лицо невольника – прямой нос, обострившиеся скулы и высокий, рассеченный булыжником лоб.

Вот и не стало того, кто и так никем не был.

– Какие крепкие руки… Он мог бы служить мне десяток лет, если не больше, – шмыгнув носом, произнес Рулоф. – Но, видать, закатилась твоя звезда, парень, раз интресса и Марк этот вместе захотели твоей погибели.

Рулоф утер накатившуюся слезу.

– Ну зачем им знать, кто работает на водочерпалке?! Господское ли дело совать свой нос в эту зловонную яму?!

Рулоф покачал головой и был уже готов разрыдаться, когда вдруг заметил, что Молчун уже сидит на каменном полу и смотрит на Рулофа.

– Эй, да ты живой! – обрадовался смотритель и хотел дотронуться до спутанных волос раба, но тот отвел его руку в сторону и произнес:

– Ти… куто?

Услышав впервые за три года голос Молчуна, Рулоф сам едва не лишился дара речи.

– Эх-ма, великие реки, да ты никак заговорил! – воскликнул он, вскакивая на ноги.

Молчун тоже вскочил и стал осматриваться с таким видом, словно впервые видел этот двор.

– Пачиму так… пахниет? – спросил он, потом дотронулся до рассеченного лба и увидел на пальцах кровь.

Рулоф испугался, что пришедший в себя раб обвинит его в нанесении раны, и поспешил объяснить ее возникновение.

– Это мальчишки! Марк и дружок его, Бульмарт, они из замка прелата Гудрофа! – громко произнес он, как говорят для глуховатых людей. – Там – замок прелата Гудрофа, – добавил Рулоф и махнул рукой, показывая примерное направление, однако Молчуна больше интересовало другое.

– Пачиму пахниет? – снова спросил он.

– Дык гадишь под себя, вот и пахнет! Ходи на горшок, и пахнуть перестанет.

– Ти куто? – повторил Молчун свой первый вопрос, продолжая настороженно озираться.

– Я – Рулоф, смотритель здешний.

– Смотрител дешни… – по-своему повторил Молчун.

– Вот именно, – подтвердил Рулоф, опасаясь как-то обидеть невольника. Прежде он не представлял опасности и потому был не закован, но теперь его следовало бояться – с такой силой никто не сладит.

Рулоф достал из-за пазухи грязный платок и протянул Молчуну.

– Возьми, приложи ко лбу… Кровь остановишь.

Невольник взял платок, удивленно на него посмотрел, как будто не догадываясь о предназначении этой вещи, и вдруг спросил:

– Смотрител дешни… а кито я?

От такого вопроса Рулоф даже вспотел. Он снял овечью шапку и, разведя руками, признался:

– Я не знаю, кто ты, мил-человек. Тебя ко мне люди прелата Гудрофа доставили.

Молчун кивнул и, казалось, только сейчас заметил свисавшие почти до пояса длинные космы.

– Мине нада… – Он взял в руки свалявшую прядь. – Мине нада убарать…

– Постричься? – догадался Рулоф.

– Да, – кивнул невольник.

Между тем кровь из раны на его лбу перестала течь, но на этом месте появилась огромная шишка.

– Постой-постой, я сейчас все принесу! – засуетился Рулоф. – У меня и ножницы есть хорошие, правда, они овечьи, но тебе сгодятся.

Подхватив с мостовой оброненный Молчуном платок, он побежал к лестнице и стал быстро подниматься – сначала по ступенькам, потом по тропинке в гору, заскочил в свою хижину, схватил с полки ножницы, пару новых мешков и большую иголку с клубком ниток.

Вернувшись во дворик, смотритель помог невольнику состричь его колтуны, и на каменном полу образовалась целая копна спутанных прядей. Пока Рулоф его стриг, Молчун не переставал принюхиваться, ему не хотелось быть источником такого зловония, и сразу после стрижки он потребовал воды.

– Хорошо, я все тебе принесу, только ты отсюда никуда не уходи, – попросил Рулоф, собирая состриженные волосы.

– Да, – отчетливо ответил Молчун, и Рулоф ему поверил. Этот круглый двор с воротом посередине был единственным домом невольника, другого он не знал.

– Я взять… – сказал Молчун, указав на лежавшие в стороне пару мешков и клубок суровых ниток с воткнутой в них большой иглой.

– Это хомутовка – ею хомуты шьют. Я вернусь и сооружу тебе какие-нибудь штаны, понимаешь?

– Я могу, – уверенно заявил Молчун.

– Ну хорошо, попробуй, – нехотя согласился Рулоф, полагая, что Молчун испортит новые мешки.

«Ну и ладно, невелика потеря – пара мешков. Зато делом будет занят и не сбежит», – рассудил смотритель и поспешил за водой.

Пару ведер пресной воды он мог выделить из своего запаса. Ее приходилось возить в бочке от самого водопада, но для такого случая не жалко.

Пока Рулоф носил воду, рвал горькую полынь на склоне и собирал с зольного отвала щелок, Молчун сосредоточенно кромсал мешки овечьими ножницами. В результате, когда все уже было готово для промывки и уборки в зловонном ящике, у невольника в руках оказались жилетка и штаны, сшитые быстрыми стежками.

– Эй, да ты никак портной? – удивленно произнес Рулоф, вытирая с лица пот.

Молчун не ответил, но в глазах его смотритель приметил какую-то скрытую радость.

– Вот тебе вода и щелок в чашке. Иди к стоку и мойся, а потом займемся чисткой твоего ящика – вон сколько я полыни собрал!

– К стоку – мойся, – повторил Молчун, взял ведро, полынь, щелок и пошел к стоку, а его обновка осталась висеть на вороте.

Пока невольник мылся, Рулоф еще раз осмотрел сшитые за каких-то полтора часа обновки. Впрочем, ничего особенного – широкие стежки, где-то прихвачено внахлест, но ведь это сделал человек, три года бывший растением.

«Вот и думай, ругать Марка за эту подлость или благодарить?» – размышлял Рулоф.

– Спина! Нужно, чтобы спина! – позвал Молчун, и Рулоф понял, что тот просит потереть ему спину.

Смотритель пришел ему на помощь, скрутил большой пучок полыни и стал растирать широкую спину Молчуна, впервые заметив на нем несколько давнишних шрамов. Это не были следы от плети, которые часто оставались на телах непокорных рабов, скорее рубцы были оставлены ранениями.