Гадюка в сиропе - Дарья Донцова

– Лена у Кондрата четвертая жена. Оночень на баб падок, вот она и волнуется.

– Пусть старых нанимает!

– Во-первых, – веселиласьКатя, – многие старухи не прочь развлечься с молоденьким, а во-вторых,какие из них работницы? Нет, наемная сила должна быть молодой, но это чреватонежелательными последствиями. Ну, решайся!

– Ладно, – безнадежно пробормоталая, – согласна.

В понедельник вечером, тщательно закрутив крангаза, вырубив электропробки и поставив квартиру на охрану в милиции, я снебольшим саквояжиком в руках прибыла на место службы.

Дом, где обитал Разумов, сразу давал понять:тут живут обеспеченные люди. На двери подъезда имелись домофон и видеокамера.Внутри, у лифта, сидел консьерж. Да не какая-нибудь трясущаяся от болезниПаркинсона убогая бабка, а бравый парень лет тридцати, в черной форме. Лестницазастелена ковровой дорожкой, в лифте сверкает зеркало и пахнет коньяком,французскими духами и отличным куревом.

На пятом этаже было всего две двери. На однойзолотом горели цифры 110. Очевидно, Разумов объединил несколько квартир в однуили, разбогатев, отселил своих соседей.

Я нажала на звонок. За дверью, явно железной,обитой дорогой натуральной кожей цвета кофе с молоком, раздалась приятная музыка.Я усмехнулась. Звонок играл «Маленькую ночную серенаду». Интересно, чем такприглянулся гениальный Моцарт производителям мобильных телефонных аппаратов идверных звонков? Почему именно его музыку они выбирают для услады ушейпотребителя? Может, просто никогда не слышали про других композиторов? На мойвзгляд, к двери удобнее бежать под «Танец с саблями» Хачатуряна, бодрит идержит в тонусе.

Но у Разумовых не торопились открывать.Серенада длилась и длилась. Наконец откуда-то из-под потолка донеслось:

– Чего надо?

Однако мило и интеллигентно разговаривают всемье литератора.

– Здравствуйте, я Евлампия Романова.

Дверь распахнулась, и на пороге появиласьбабища лет пятидесяти, огромная, как русская печь. Подушкообразная грудьсвободно колыхалась под безразмерной трикотажной кофтой, длинная юбка почтиполностью скрывала ноги, из-под нее торчали лишь огромные тапки с ярко-зеленымипомпонами. Волосы красавицы были стянуты в хвостик, лицо серое, а глазки противно-маленькиеи хитрые.

– Вы Елена? – ошарашенно спросила я.

– Хозяйка в спальне, – буркнуланебесная красавица и, хлопая тапками о голые пятки, тяжело переваливаясь с бокуна бок, удалилась.

Я в растерянности осталась стоять в прихожей,но тут где-то далеко послышался дробный стук каблучков, и на меня выскочилатоненькая прехорошенькая девочка лет пятнадцати. Светло-каштановые кудриблестели в свете яркой хрустальной люстры, щеки покрывал румянец, пурпурныегубы улыбались. Не девчонка, а статуэточка.

– Ты, наверное, дочка КондратаРазумова, – ласково сказала я, снимая пальто. – Давай знакомиться. Яваша новая экономка Евлампия Андреевна. Впрочем, надеюсь, мы подружимся, такчто зови меня так, как зовут хорошие приятели, – Лампа. А где твоя мама?

– Очень приятно, – улыбнуласьдевчонка и подала мне тонкую бледную руку с изящным бриллиантовымкольцом. – Я Елена Михайловна, супруга Кондрата Разумова.

Вспоминая свое знакомство с хозяйкой, я тяжеловздохнула. В такую идиотскую ситуацию до сих пор я попадала лишь однажды, когдалетом столкнулась во дворе с соседом Устиновым. Благообразный, седой, какстарая собака, старик вез в коляске крохотную девочку, которой скорей всего неисполнилось и года. Увидев меня, он радостно заулыбался:

– Евлампия Андреевна, смотрите, какая унас Анечка!

Вспомнив, что у Устинова внучка в прошлом годузакончила школу, я приветливо ответила:

– Поздравляю, Петр Михайлович, у васочаровательная правнучка.

Старик побагровел и процедил сквозьизумительно сделанные протезы:

– Это моя дочь.

Только тут я припомнила, что целый годдворовая общественность сладко сплетничает о сошедшем с ума Устинове,женившемся после смерти супруги на однокласснице своей внучки.

Солнечный квадрат переместился по потолку, и ясо вздохом встала. Так, пора начинать рабочий день и знакомиться с обитателямиквартиры. Поколебавшись немного возле шкафа, я нацепила черненькие брючки,черненький свитерок и, чувствуя себя Джен Эйр, отправилась на поиски хозяйки.

Лена в огромном кабинете сидела за письменнымстолом и перебирала какие-то бумажки. Увидев меня, она заулыбалась и спросила:

– Вы всегда так рано встаете?

Мой взгляд упал на красивые старинные часы,висящие на стене, – без пятнадцати десять. Однако если это рано, то восколько же тут завтракают?

– Наш день начинается околополудня, – объяснила хозяйка, – в двенадцать завтрак, в шесть обед,ужинаем около двадцати трех.

Наверное, в моем лице что-то дрогнуло, потомучто она добавила:

– Кондрат страдает бессонницей, может допяти-шести утра промаяться, вот день и сдвинут. Мне тоже нет необходимости рановставать. Я художница и, честно говоря, люблю работать вечером. Ванечке толькочетыре года, ну а к Лизе ходят учителя на дом.

– Она больна? – поинтересовалась я.

Лена дернула точеным плечиком.

– Елизавета – дочь Кондрата от первогобрака, ей тринадцать лет. Маменька ее, наша, так сказать, бывшая супруга,спихнула девчонку отцу, мотивируя свое нежелание воспитывать дочь просто – «нехочу». Вот Лиза и живет с Кондратом, а тот жалеет нахалку и балует безмерно,сами увидите, ее из пяти школ выгнали… Ладно, пойдемте смотреть квартиру.

Комнат оказалось много. Спальня Кондратапримыкала к его кабинету.

– Упаси вас бог, – предостереглаЛена, – что-нибудь тронуть здесь на столе или включить компьютер, мужубить может! А то до вас была дама, страстная любительница «бродилок»,поставила дискету и занесла вирус, пропала рукопись недописанного романа,представляете?

– Я не слишком хорошо умею пользоватьсякомпьютером, да и не люблю его, – пояснила я, и мы пошли дальше.

Гостиная, столовая, спальня Лены, детскаяВани, комната Лизы, кухня, две ванные и три туалета, в самом конце коридоранебольшое, примерно десятиметровое, помещение, отданное мне. Кухарка, горничнаяи репетиторы были приходящими.

– Наташа, – сказала Лена, входя накухню, – это Евлампия Андреевна, по всем вопросам обращайся к ней.