Восстание королевы - Ребекка Росс

Святые угодники, я не знала и лихорадочно принялась вспоминать… живопись… музыка… драматургия… интрига… наука. У меня точно не было ни особых способностей, ни тяги к одной из страстей. Я выпалила первое, что пришло в голову:

– Живопись, мадам.

К моему ужасу, Вдова открыла ящик стола, достала чистый пергамент и карандаш и положила их прямо передо мной.

– Нарисуй мне что-нибудь, – велела она.

Я не смотрела на дедушку, зная, что наша хитрость станет так же заметна, как поднимающийся к небу дым. Ему было известно, что я не художница, мне – тоже, но я вцепилась в карандаш так, словно это было правдой.

Я сделала глубокий вдох и попыталась представить то, что мне нравилось. Подумала о дереве, возвышавшемся на заднем дворе приюта, – корявом старом дубе, по которому так здорово было лазить. И сказала себе, что кто угодно может изобразить дерево.

Пока я рисовала, Вдова беседовала с дедушкой: они решили предоставить меня самой себе. Закончив, я отложила карандаш и стала ждать, глядя на то, что получилось.

Дуб вышел безобразным, совсем не таким, как я его представляла.

Вдова внимательно посмотрела на мой рисунок. Ее лоб прорезала еле заметная морщинка, но глаза остались бесстрастными.

– Ты уверена, что хочешь изучать живопись, Бриенна? – В ее голосе не слышалось недовольства, только нотка сомнения.

Я чуть не сказала ей: «Нет, мне здесь не место». А потом подумала о возвращении в приют, о том, что буду служанкой или кухаркой, как все другие воспитанницы, и поняла, что это – мой единственный шанс добиться в жизни чего-то большего.

– Да, мадам.

– Тогда я сделаю для тебя исключение. Пять девочек твоего возраста уже приняты в Магналию. Ты будешь шестой избранной, начнешь занятия живописью под руководством госпожи Солен. Проведешь здесь семь лет вместе со своими сестрами-избранными, учась, взрослея, готовясь к своему семнадцатому солнцестоянию – ко дню, когда станешь госпожой страсти и обретешь покровителя. – Вдова помедлила. От открывшихся перспектив у меня закружилась голова. – Тебя это устраивает?

Моргнув, я выдавила:

– Да, конечно, мадам!

– Очень хорошо. Мсье Паке, возвращайтесь в день осеннего равноденствия с Бриенной и платой за обучение.

Дедушка вскочил на ноги и поклонился Вдове. Его облегчение наполнило комнату словно запах одеколона.

– Благодарю вас, мадам. Это огромная честь. Бриенна вас не разочарует.

– Да, думаю, так и будет. – И Вдова кивнула.

Я встала и, сделав неловкий реверанс, пошла за дедушкой к дверям. Прежде чем оказаться в коридоре, я оглянулась.

Вдова грустно смотрела мне вслед. Я была еще ребенком, но уже знала этот взгляд. Что бы ни сказал дедушка, это его слова убедили ее принять меня, а вовсе не мой талант. Моих заслуг тут не было. Возможно, ее смягчило имя моего отца? Имя, мне неизвестное? Разве оно так важно?

Она считала, что приняла меня из милости, и мне никогда не стать госпожой страсти.

В этот миг я решила доказать, что она ошиблась.

Семь лет спустя

Поздняя весна 1566 года

Дважды в неделю Франсис прятался в можжевельнике, цветущем у окна библиотеки. Порой я нарочно заставляла его ждать. Он был длинноногим и непоседливым, и мне нравилось представлять, как он скрючился в кустах. Но до начала лета оставалась всего неделя, а значит, надо было спешить. Пришло время сказать ему. Мое сердце замерло от этой мысли, едва я оказалась в тихом полуденном сумраке библиотеки.

Скажи ему: ты делаешь это в последний раз.

Я осторожно подняла оконную раму, вдыхая сладкие ароматы сада, когда Франсис вышел из кустов, перестав горбиться как горгулья.

– Ты любишь заставлять мужчин ждать, – проворчал он. Впрочем, он всегда меня так приветствовал. Его лицо обгорело на солнце, черная коса растрепалась. Коричневая форма курьера намокла от пота, солнце играло на маленьких бляшках, приколотых над сердцем, – знаках отличия. Он хвастался, что во всей Валении не найдется курьера быстрей, хотя ему, по слухам, уже двадцать один.

– В последний раз, Франсис, – предупредила я, чтобы не передумать.

– В последний? – откликнулся он, уже ухмыляясь. Я знала эту улыбку. Он пускал ее в ход, когда хотел добиться желаемого. – Почему?

– Почему?! – воскликнула я, отгоняя назойливого шмеля. – Ты еще спрашиваешь!

– Как бы там ни было, на сей раз вы нужны мне больше, чем когда либо, мадемуазель, – ответил курьер, вынимая два маленьких конверта из внутреннего кармана куртки. – До рокового летнего солнцестояния осталось восемь дней.

– Именно, Франсис, – оборвала я его, понимая, что у него в голове лишь моя сестра-избранная, Сибилла. – Всего восемь, а мне еще так многому надо научиться.

Я посмотрела на конверты у него в руках. Один предназначался Сибилле, другой – мне. Я узнала почерк дедушки. Он наконец написал. Мое сердце затрепетало при мысли о том, что могли скрывать складки пергамента…

– Волнуешься?

Мои глаза метнулись к лицу Франсиса.

– Конечно.

– Не стоит. Думаю, ты блестяще справишься. – На сей раз он меня не дразнил. В его голосе была искренность, трогательная и неподдельная. Как и он, я хотела бы верить, что в свое семнадцатое лето раскрою свою страсть, буду избрана.

– Думаю, господин Картье не считает…

– Кому какое дело до мыслей твоего наставника? – перебил меня Франсис, беспечно пожав плечами. – Главное – что ты думаешь.

Я нахмурилась, представив, что господин Картье сказал бы на это.

Я знала его семь лет, а Франсиса – семь месяцев.

Мы познакомились в прошлом ноябре. Я сидела у открытого окна и ждала Картье к нашему вечернему уроку. Франсис проходил мимо по гравийной дорожке. Я знала, кто он такой, как и все мои сестры-избранные. Мы часто видели, как он доставлял письма в Магналию и забирал их из Дома, но это была первая встреча наедине – встреча, когда Франсис спросил меня, не смогу ли я передать Сибилле тайное послание. Я сделала это и оказалась вовлечена в их переписку.

– Мне не все равно, что думает господин Картье, потому что именно он должен признать, что я достойна стать госпожой, – не согласилась я.

– Святые угодники, Бриенна, – вздохнул Франсис. У его плеча кружила бабочка. – Ты сама должна признать, что достойна стать госпожой. Так не считаешь?

Я молчала, и Франсис поспешил этим воспользоваться:

– Кстати, я знаю, кого из покровителей Вдова пригласила на солнцестояние.