Хорошая плохая девчонка - Скотт Брэдфилд

Ipso facto:[2]«Нельзя судить каждый день по урожаю, который мы пожинаем, но надо судить его по семенам, которые мы сеем». Это означает, что мы часто не замечаем результатов нашей работы, хотя маленькие изменения происходят с нами каждый день и ведут нас к большим свершениям.

Для иллюстрации этого принципа профессор Реджинальд начинает занятие с того, на чем мы остановились в прошлый раз, а именно с истории Сьюзи Монаган. У этой девушки почти нет друзей в тюрьме по причине ее красных нарывов во все лицо и чрезвычайно убогого образа мыслей.

— На прошлой неделе, — говорит профессор Реджинальд, — Сьюзи рассказала нам немало любопытных фактов о своем прошлом. Напомню, что в детстве ее заставляли работать проституткой в Денбери, где она пристрастилась к героину, сиропу от кашля с содержанием кодеина и транквилизаторам животного происхождения. Каждый новый день погружал Сьюзи все глубже и глубже в пучину порока. Она подвергалась все большим и большим унижениям, совершала все более ужасные преступления и становилась все менее чувствительной к призывам собственной морали и боли окружающих людей. Однако посреди этого хаоса Сьюзи удалось нащупать путь к спасению собственной души. Она приняла некое судьбоносное решение, одно из тех, о которых вы могли прочесть в розданном материале на прошлой неделе. Такое решение — это примерно то же самое, что негласное обещание самому себе или долговременный контракт со своей душой. Напомню, что способом, который выбрала для себя Сьюзи, стало изучение словаря.

На этой торжественной ноте профессор Реджинальд открыл картонную коробку, стоящую на полу, и мы увидели пачку весьма потрепанных и ветхих книг. Обложки у многих из них были оторваны, а страницы раздулись от водяных пятен и были разрисованы карандашами и ручками вдоль и поперек.

Профессор Реджинальд сосредоточенно покопался некоторое время в коробке и наконец выудил наименее потрепанный экземпляр, на котором сохранилась половина обложки. Он с гордостью показал книгу нам, как будто это был домашний пирог, испеченный его женушкой в чудо-печке по случаю его дня рождения.

— Словарь — сокровищница мысли, собравшая под своим крылом слова, которые мы используем каждый день для того, чтобы осознать, кто мы, что мы чувствуем и какой путь выбираем в этой жизни. Правильно ли я пересказал твою историю, Сьюзи? Ты говорила нам на прошлой неделе, что вне зависимости от того, накачалась ли ты с утра наркотиками или занималась целый день непристойными вещами в дешевых отелях, ты каждый день заставляла себя открывать словарь и узнавала новое слово. Не стесняйся, Сьюзи! Я не хочу тебя обидеть. Я знаю, эти годы выработали у тебя комплекс неполноценности, но сегодня первый день твоей новой жизни. Ты должна осознать, что будущее в твоих руках.

Сьюзи, понятно, начинает хихикать. Надо сказать, это ее типичная реакция на любые серьезные вопросы: как ее зовут, сколько ей лет или откуда она родом.

Профессор Реджинальд начинает раздавать словари. Мы передаем их из рук в руки, как будто это тарелки с рыбой в тюремной столовой.

— Разве я сказал что-нибудь смешное, Сьюзи?

Сьюзи перестает хихикать на минутку, чтобы сказать:

— Нет, профессор Реджинальд.

— Тогда, может быть, ты находишь забавным понятие «самосовершенствование»?

На этот раз Сьюзи потребовалось больше времени, чтобы прекратить хихикать. На глазах у нее выступили слезы.

— Нет, профессор Реджинальд.

— Тогда, возможно, тебя веселят воспоминания о том, как лишенные морали мужчины совращали твое детское тело в номерах дешевых гостиниц? Или тебе более приятны эпизоды из твоего прошлого, когда тебе приходилось колоть себе наркотики в темных аллеях вместе с больными СПИДом наркоманами?

Сьюзи наконец прекращает хихикать. Вероятно, потому, что ей становится стыдно за все те вещи, которых она никогда не делала.

Профессор Реджинальд прилагает все усилия, чтобы помочь нам, но совершенно очевидно, что он не прочел ни одного из наших дел, потому что верит каждому произнесенному слову. Он поверил даже Сьюзи, этой отъявленной лгунишке, которая никогда в жизни не занималась «непристойными вещами в дешевых отелях» (а уж она бы не прочь!). На самом деле Сьюзи сидит здесь за воровство в магазине, на котором она попалась три раза, за что ее по законам этого штата посадили под надежную охрану в компании с такими отъявленными и закоренелыми преступниками, как я.

— Каждый день по новому слову Не так уж и много, не так ли?

Я открываю книгу и перелистываю страницы. Повсюду следы засохших соплей и пролитой каши. Я останавливаюсь на одной из страниц и читаю первое попавшееся слово.

Гениталии.

Просто слово.

Однако слова все же лучше, чем ничего.

Прошлой ночью мне снились кошмары. Я видела во сне Мануэля, профессора Пенденнинга и того мужчину, чье имя я никак не могу вспомнить. И еще судью Кенворти. Мне вновь приснился тот день в его кабинете, когда я хотела уйти, а он стал удерживать меня силой, помню, что во сне я потеряла контроль над собой и заплутала в закоулках какого-то дома. Возможно, это был дом судьи Кенворти. Из-за этих кошмаров невозможно спокойно уснуть, это какая-то сплошная пытка, каждые пять минут ты просыпаешься и думаешь: скоро это произойдет. Они сделают это с тобой. Я не могу отсюда выбраться, и в конечном счете они сделают это. Они это сделают, и ничто их не остановит.

Кошмары преследуют меня с самого детства, и, доложу я вам, штука это малоприятная.

Когда я была совсем маленькой девочкой и мамы не было рядом, мне часто снилась Длиннолицая Ведьма с костлявыми руками и ногами, которая всегда выуживала меня из мест, которые мне казались наиболее безопасными в доме. Каждый раз, когда я избавлялась от нее, она появлялась вновь: залезала через окно ко мне в спальню или хватала меня за шиворот в раздевалке детского сада, или же я мчалась в спальню к отцу, а она уже поджидала меня в его постели в бигудях и голубом ночном чепце из полиэтилена. Как волк в обличье бабушки из той сказки про Красную Шапочку, только Длиннолицая Ведьма была настоящей. Из реального, а не придуманного мира. Я выбрасывала ее из окна, сажала на лопату и запихивала в камин или печь. Я колола ее кухонными ножами до тех пор, пока она не становилась похожа на живую подушку для втыкания булавок, потому что ножи торчали из нее, как иглы рыбы-иглы, потом она начинала пухнуть и раздуваться и наконец поднималась в воздух, как воздушный шар, а я кричала ей вслед: «Прощай, Длиннолицая Ведьма! Скатертью дорога!» Затем наступал короткий период облегчения, вслед за которым меня вновь охватывало липкое чувство страха: мертвая она мне казалась еще ужаснее, чем живая. Дом был пуст, папа был на работе, а из подвала снова начинали раздаваться чьи-то голоса.

И я знала, что мне придется спуститься туда. Я должна была спуститься и заняться поисками Длиннолицей Ведьмы.