Так тихо плачет супербог - Компэто-Сан

class="p1">Известная склонность Юрия к авторитетам объяснила, почему решение подоспело так поздно. Но всё же оно было принято и подвело Ретазевск к точке невозврата. Пока Франц проживал свою непримечательную жизнь, зрели плоды его худших опасений.

Переписанное прошлое обрекалось повторяться вновь и вновь.

1

В утро пятнадцатого апреля 199… года Юрий Кир принял решение уехать из Ретазевска.

Юрия даже поразило, откуда в нём взялась эта уверенность. В своё время он очень серьезно воспринял сделку с Францем. Его подгоняло известие о скором приезде американского журналиста, желающего описать жизнь чаек. Юрий собирался прицепиться к нему, выторговать приглашение и убежать из Ретазевска как celebrity.

И никак по-другому.

Чаек не пускали за границу просто так. Им нужно было разрешение.

Заезжий журналист подходил как нельзя лучше.

Юрий предполагал, что без труда убедит его.

Пока он думал, решение складывалось как нельзя удачно. Должно быть, впервые за жизнь Юрий знал, какая сила ведёт его из точки «А» в точку «Б». Он провёл целый час в прогулках по плану. И ни в одном его пункте не обнаружил какой-нибудь глупости или неточности.

Как только произошло это открытие, Юрий бросился к Ане. Так звали девушку, дорогую его сердцу больше всего на свете.

За свои девятнадцать лет Аня много чего повидала и подходила к жизни мрачно. Она болтала мало, невыразительно и только по делу. Вместо языка в ней говорила мимика. Её отличало чрезвычайно умное лицо. Непримечательное, но с правильными чертами. Её губы всегда были сложены в загадочную полуулыбку без конкретной эмоции.

В ссору эта улыбка выражала сарказм, а в радость — тихое счастье.

Юрий был без ума от Ани. Он не стремился её разговорить и сам, насколько мог, затихал в её присутствии. Юрию всё хотелось узнать, какие лавины посещают горные цепи её души. Для этого говорил на языке Ани — тишине.

Не применяя своих способностей, Юрий узнавал Аню мягко и долго. Глотками, а не единым уколом всех её желаний себе в голову.

Лишь в моменты досуга Юрий насылал на Аню какую-нибудь мечту. Она любила снега, и он подсвечивал её глаза видами гор. На эти мгновения Аня оживала. А стоило сказке пройти, снова серела, сдавленная тяжёлым и унизительным бытом. Что с Юрием, что без, её жизнь составляли простые значения. Из всех высоких и земных материй Аня знала только две: художника Шишкина и ручной труд.

В земных материях у пары тоже не наблюдалось разнообразия.

Они редко куда-то ходили. А если и выказывали нос за пределы квартирок, то попадали в забегаловку «Ласточкино молочишко». Её антураж был скуден, столы — грязны и липки. Но цены в ней оставляли благоприятное впечатление. Особенно потому, что платил Юрий. В атмосфере общей нищеты он бедствовал меньше других.

Вдобавок к зарплате Юрий получал пособие для чаек и две пачки молока «за вредность» ежемесячно. Последние достались ему в наследство от знакомого металлурга, уехавшего на Камчатку в поисках лучшей жизни. Карточки, само собой, никто не проверял.

Эти мелочи не избавляли Юрия от ореховых котлеток и сбора шелковицы на окрестных кустах. Зато покрывали расходы на Аню.

Их связь походила на то, как родитель балует ребёнка.

Юрий любил Аню совершенно по-родственному.

В утро шестнадцатого февраля Юрий подошёл к дому 5 у детской больницы имени Вишневского, прозванной в народе «вишней». За полчаса до этого он позвонил Ане и пригласил в «Ласточкино».

Когда Юрий пересёк двор, Аня уже стояла у подъезда. Вытянутая и жилистая, вся в джинсе, она напоминала игрушечного солдатика.

Волосы Ани дубели от сладкой воды, на которой держался начёс. Она не носила косметики. Лицо бледным пятном выступало из волос.

Юрий заговорил интимно, как только позволяли голоса. Аня не догадывалась о них. И если бы узнала, то жутко бы испугалась.

Эти голоса были не личностями, а слепками агоний. Они собирались из последних и самых страшных секунд жизни десятков людей. Юрий сравнивал их с фоновым шумом. Вроде без конца гремящего телика.

— Анечка, здравствуй.

Сегодняшняя полуулыбка Ани означала спокойствие.

— Приветики. У тебя отпуск, что ли?

— Нет, в четыре на работу. У нас репетиция, а в семь вечера будет концерт. Опять Шостакович, — закончил Юрий с мечтательной интонацией.

— Понятно. А у нас новая плита.

— Да ты что!

— Ага. Мама с работы принесла. Вроде, какой-то кабак закрылся. Им она больше не нужна, а у нас старая. Ещё от бабушки.

— Отлично. Будешь мне пирожки печь? — игриво уточнил Юрий.

Аня недоуменно взглянула на него.

— Да нет, не люблю пирожки.

Дальше до «Ласточкиного молочишка» они шли молча, точно коменданты незримого военного преступника. Лишь сев за столик, Юрий решился начать тяжёлый и необходимый разговор.

Они выбрали неудачное место посередине зала. Отсюда было достаточно близко до выхода, чтобы ловить сквозняки. И далеко от радио, по которому передавали Баха. Радио протирал тряпкой грузный официант в костюме. Пиджак лип к его телу как вторая кожа. Это чуть умаляло красоту вечной музыки и наделяло её бренным земным контекстом.

«Ласточкино», несмотря на ранний час, оказалось набито почти до отказа. Его контингент пестрел братками, проститутками и пенсионерами. Братки пили водку и переругивались. Их столы ломились от снеди, а ноги поминутно ударялись о пустые бутылки на полу. Проститутки топили напомаженные окурки в пепельницах и жадно глотали кофе. Пенсионеры со скрипом жевали свои заказы. Издали было не понять, что именно они едят: обзор закрывали панамки и соломенные шляпы, уложенные на столе возле тарелок.

Интерьером «Ласточкино» походило на провинциальный отель. Обои изображали берёзовую рощу, умытую солнечным светом. Поверх них висели рамки с фотографиями птиц, лесов и деревень. Эти картинки повыцвели и кое-где не оставляли и намёка на своё содержание.

Единственным ориентиром служили подписи.

Прежде чем заговорить, Юрий задержал взгляд на одной из таких. В него всматривалось белое пятно с двумя вертикальными чертами. Он долго смотрел на него в ответ, пока не заметил название: «Мишки в лесу». Тогда Юрий, будто поверженный этим знанием, подал голос.

— Я уеду, уеду, уеду-у…

Аня тщательно прожевала блинчик и нахмурилась. Она стеснялась актов щедрости. И потому скрупулёзно ела угощения, смотрела фильм по билету, подаренному Юрием, и так же читала его книги.

— Ну, Малинин, — сказала Аня и переложила блинчик ему в тарелку.

— Ехать мне надо, родная. Вот что. Наверно, в Америку. Пальмы, солнце, экономика первая в мире.

— Не поняла. Что, опять за старое? — Аня имела в виду розыгрыши.

Чтобы развеселить её, Юрий частенько чудил. Доходило до