Хрустальный пепел - Беатрис Лайтвут

— Простите, — бормочу я, наклоняясь, чтобы поднять потерю.

— Вижу, твой день не задался с самого утра, — я слышу знакомый голос и быстро выпрямляюсь перед хозяином кафе. Его маленькие темные глаза бегают по моему лицу, фигуре, туда и обратно. Хорошо, что мое платье закрывает руки и ноги, а выреза и вовсе нет. Платье монашки в этом заведении спасало меня кучу раз от похотливых мужиков. Грузный мужчина хмурится, будто что-то обдумывая.

— Изабель, ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, — он фальшиво улыбается, но улыбка, словно гримаса, застывает на его отвратительном старом лице. Он касается моей руки, а я чувствую, что меня сейчас стошнит.

— Изи, там, в зале срочно требуется помощь… — встревает Диана и тем самым спасает меня от липкого взгляда хозяина.

— Конечно, идите, а я загляну вечером, — кивает мужчина. По моей спине пробегают мурашки, и я чувствую, как холодеют ладони. Сегодня я так просто от него не избавлюсь. Я натянуто улыбаюсь, аккуратно вытаскивая руку из его лап. Ссориться с хозяином я не могу, иначе потеряю работу. А это означает лишь голод и холод для моей семьи. Я не могла так поступить с мамой.

— Спасибо, ты была вовремя, — выдыхаю я, и как можно быстрее лечу к раковине, отмывать руки.

— Вот старый хрыч!

— Мне нужно уйти сегодня пораньше, еще одной такой встречи я не выдержу, — я умоляюще смотрю на коллегу, и она кивает.

— Прикрою тебя, а теперь забудь об этом и иди к посетителям

Я погружаюсь в свою рутину и почти забываю, как мерзко осматривал меня хозяин. Я часто поглядываю на часы и с дрожью смотрю на дверь, боясь, что он вот-вот там появится, и тогда я уже не успею сбежать. Но вот часы пробили восемь, а хозяина все не было. Я еще раз горячо благодарю Диану, обещая, что обязательно отработаю за нее смену и выбегаю через черный ход на улицу.

Да, возможно сегодня я смогла избежать встречи с мистером липкие ручонки, но повезет ли мне в следующий раз? Меня передергивает, от мысли о том, что он задумал, и к чему были эти сладкие речи. Отвратительно…

Я плотнее закутываюсь в тонкое пальто, потому что чувствую, как мерзнут руки, а злой ветер треплет мои кудри. Погода сегодня значительно ухудшилась, давно не было таких холодных вечеров. Я решаю выбрать более быстрый путь до дома, по тёмным переулкам, но вероятность промерзнуть до костей пугает меня больше тесных улочек.

— Помогите, — слышится тихий надломленный голос. Я останавливаюсь, понимая, что это где-то рядом. Делаю шаг вперед и замираю.

— Помогите!

Я сто раз ругаю себя за то, что поворачиваю назад и быстро шагаю в направлении голоса. Я знаю, что никогда не простила бы себя, если бы продолжила идти вперед, с другой стороны меня сейчас явно ждут неприятности. Но я не могу не помочь тому, кто нуждается в помощи. Я почти бегу к другому переулку, замечая фигуру, которая привалилась к стене. В кромешной тьме почти ничего не видно. Я подавляю страх и аккуратно подхожу к человеку.

— Что с вами?

Я различаю мужчину, который запрокинул голову к небу. Он тяжело дышит, держась за грудь. Я наступаю во что-то жидкое. Но ведь дождя не было давно…

Но это не вода.

Это кровь.

Много крови.

Я закрываю рот рукой, чтобы не закричать.

— Подойди, — шепчет мужчина, протягивая ко мне руку. Я чувствую, как меня захлестывает страх. Замечаю огромные порезы на груди мужчины, как будто дикий медведь исполосовал его когтями. Порезы обуглены и обильно сочатся. Пахнет поджаренной плотью. К горлу подступает тошнота.

Но отступать уже поздно. Я здесь и должна помочь.

Я присаживаюсь около мужчины, заглядывая в его изможденное лицо.

Создатель…. Он очень молод.

— Потерпите, я сейчас позову кого-нибудь на помощь, и….

Но мужчина не дает мне договорить, хватает за локоть и с невероятной силой притягивает к себе. Его янтарные глаза напротив моих, они полны боли и надежды. Его губы еле движутся, и мне приходится напрячь слух, чтобы расслышать.

— Обещай, что сохранишь ее. Спрячешь.

— Что? Я не понимаю…

Мужчина тянется другой рукой в карман и вытаскивает светящийся кулон в форме шара.

— Обещай мне! — твердит он. Слышится хриплый кашель, он плюется кровью, не выпуская моей руки. Мое тело все онемело, а язык не слушается, я в ужасе от происходящего.

— Вы только дышите, — шепчу я, пытаясь зажать руками его рану на груди, прижимая свой шарф, — все будет хорошо.

Но это ложь. Меня тошнит от такого количества крови и удушающего запаха гниющей плоти. Но мужчина, будто не обращает на это внимания. Хватка на моей руке усиливается, и я вскрикиваю от боли.

— Обещай!

Он трясет перед моим лицом кулоном, и я судорожно киваю.

— Хорошо, хорошо, обещаю, — он вкладывает кулон мне в руку и откидывается на стену.

Я, наконец, свободна и отскакиваю от него. Выбегаю из переулка и зову на помощь. Прохожие оборачиваются на мой крик и спешат к мужчине. Но уже поздно.

Он умер. Я замечаю косые взгляды, когда понимаю, что мои руки все в крови, подол платья побагровел. А в руке болтается этот кулон. Я пячусь назад, все еще пребывая в каком-то шоке, и бегу прочь. Добегаю до знакомого сквера и прижимаюсь к дереву.

Успокоиться, нужно успокоиться…вдох выдох.

Я закрываю глаза, и передо мной возникают карие глаза, из которых утекает жизнь. Кровь, грязь, жуткие порезы, обугленная кожа…почерневшие пальцы. Кто мог такое сотворить? Что за чудовище? И почему этот мужчина твердил про кулон. Я поднимаю вещицу к свету, чтобы разглядеть небольшой шар нежно-голубого цвета. Кажется, будто внутри него что-то движется. Такого прежде я не видела. Искусная работа — тонкая цепочка и изящные завитки обрамляют шар. Он легкий, светится и переливается. Почему он отдал его мне, и взял обещание спрятать?

Тут я ощущаю жуткую боль в ладони и роняю кулон в траву. Кожа будто горит, на ней начинают проявляться черные символы. Это похоже на глаз. Черное око на моей ладони.

— Что за дьявол…

Мою гневную тираду прерывает вой. Жуткий, он пробирается под кожу, обращаясь шипами ужаса. Я хватаю кулон, засовывая в карман. В дальнем конце сквера я замечаю глаза. Два светящихся огонька. И они смотрят прямо на меня. По скверу разносится рычание и звук скребущих по камням когтей. Этот звук режет слух, и я вздрагиваю, когда огоньки раздваиваются. Теперь на меня