Начало, или Прекрасная пани Зайденман - Анджей Щиперский

Доктор Зайденман умер перед самой войной, пани Ирма жила в одиночестве, сменяя квартиры в арийской части города. Для нее Павелек всегда находил время. Она могла рассчитывать на его помощь. Ей хотелось сохранить научный архив мужа, чтобы после войны, благодаря открытиям и наблюдениям доктора Игнация Зайденмана, рентгенология могла развиваться. Павелек помогал пани Ирме. Она становилась все красивее. Он страшился за ее судьбу. Мучился ревностью. Пани Ирме было тридцать с небольшим, вокруг нее крутились разные мужчины.

Павелек сдал экзамены на подпольных курсах на аттестат зрелости. Он немного подрабатывал, посредничая в торговле произведениями искусства. Культурные и состоятельные в прошлом люди во время оккупации продавали картины, мебель, книги. Им нужно было на что-то жить. Возникали новые состояния, порой огромные, источники которых были не всегда безупречны, поскольку частично брали свое начало из экономического подполья, без которого страна, превратившись в безжалостно эксплуатируемый тыл гитлеровской военной машины, не могла бы существовать, а частично от разграбления еврейского имущества, и, хотя большую часть добычи забирали немцы, немало ценных крупиц попадало и в руки поляков. Полем деятельности Павелека был своеобразный рубеж между разорившимися коллекционерами предвоенного времени, распродающими мебель и фамильные драгоценности, богатыми некогда обладателями гравюр, картин и столового серебра, и небольшой, но бдительной и оборотистой кучкой нуворишей, всегда жадных и ненасытных, жестких, хладнокровных и чванливых, среди которых попадались порой подлинные знатоки и любители красивых вещей, может быть, униженные судьбой в довоенные времена, те, что прежде брели окольными путями, но смогли наконец выйти на главную дорогу и взять реванш у некогда более удачливых соперников. Были это дела в общем-то достаточно темные, но среди дельцов встречались и люди вроде портного Куявского, богача и коллекционера, который к изумлению своих клиентов зачастую проявлял себя, как человек с добрым сердцем и широкой натурой. Павелек старался держаться возле него, а портному Павелек нравился. Некоторое время они составляли неразлучную пару, потом их связь несколько ослабла, не по причине деловых разногласий, а из-за занятий Павелека в подпольном университете и любовных драм.

Он познакомился с Моникой. Ей было восемнадцать лет, волосы черные, как смоль, серебристая кожа, обаяние ленивого хищника. Поздней осенью 1942 года Павелек поцеловал Монику. Губы ее были холодны, стиснуты, глаза враждебны.

— Никогда больше! — сказала она. — Никогда больше.

Однако спустя несколько дней он снова поцеловал губы Моники. Она возвратила поцелуй. Павелек был близок к смерти. Он любил Монику. Она была красива, умна, добра. Рядом с ней он был ничто. Камень придорожный. Осенний лист. Призрак, обреченный на вечные муки. Однажды, когда они ехали на рикше, он положил ладонь на ее колено. Она застыла. Отдернул руку. Ощутил крыло смерти над головой. В другой раз, идя по Маршалковской, они наткнулись на Куявского. Тот приподнял шляпу. Будучи человеком весьма деликатным, он старался следовать светским манерам. Моника сказала:

— Какой смешной человечек.

Павелек признал, что Куявский человечек смешной. Но спустя неделю, когда их свело совместное дело, портной вспомнил о Монике:

— Вам, пан Павелек, привалило истинное счастье.

— Что вы имеете в виду, пан Куявский?

— Та барышня на Маршалковской, что была с вами. Какая совершенная, законченная красота…

На какое-то мгновение он заколебался, потом покачал головой и добавил:

— Законченная? Да что я говорю. Она красива беспредельно…

Павелек признал, что Куявский человек умный, ценитель искусства, серьезный знаток.

Он любил Монику, но любил также пани Ирму. Это были два различных чувства. С Моникой он хотел прожить всю жизнь, с пани Ирмой — несколько часов. Вместе с Моникой хотел стареть, возле пани Ирмы достигнуть зрелости. Но жил он в жестокое время. Мечты не осуществились. Первое признание в любви он сделал пани Ирме, лишь когда та была уже очень старой женщиной, на террасе кафе на авеню Клебер в Париже. Было то спустя тридцать лет после смерти прекрасной Моники. Ни одна из этих женщин не успела повлиять на внутреннее формирование Павелека. Женщинам, которые оставили след и знак в его жизни, предстояло появиться позднее. Но пани Ирма и Моника помогли ему свыкнуться со смертью. Он сохранил благодарность.

Однако в то утро, рассматривая свои руки и вставая с постели, он не испытывал благодарности. Был бодр и исполнен самых серьезных намерений. Он решил, что сегодня раз и навсегда покончит с любовью к пани Ирме и все свое сердце отдаст Монике. Верил еще пока, что является хозяином совершаемого им выбора. Верил в свободу. Следует извинить его. Ему еще не было девятнадцати лет.

Он мылся холодной водой, фыркал, был почти счастлив. Правда, не до конца, поскольку снова вспомнился ему Генек Фихтельбаум. Друг со школьной скамьи. Ученик вероисповедания Моисеева, Генек Фихтельбаум. Лучший друг детства, юношеских лет и ранней зрелости. Генек Фихтельбаум, который помогал Павелеку решать задачки по математике. Капризный, красивый, темноволосый, сосредоточенный.

Бывали минуты, когда они ненавидели друг друга. Генек надувал губы.

— Наплевать мне на тебя, Павелек! — говорил он и уходил между деревьями Саксонского сада, невысокий, противный, с ранцем на спине. Павелек в бессильной ярости пинал ногой каштаны. Они ненавидели друг друга. Случалось, что жестокий Генек возвращался. Надув губы, смотрел под ноги, тоже пинал каштаны.

— Так и быть, — говорил он, — можем вместе дойти до Крулевской.

Но случалось, что Павелек бросался вдогонку за Генеком.

— Стой! Погоди! Я иду с тобой…

Они были индейцами. Были абиссинцами. Генек набрасывал на плечи клетчатый плед и говорил Павелеку:

— Я Хайле Селассие![3]Ты командующий моими войсками.

Иногда Павелек отнимал плед и сам становился императором. Они издавали военные кличи. Итальянцы бежали. Генек стрелял из пушек, Павелек из пистолетов. Целились из луков, метали копья.

Генек Фихтельбаум любил сладости, Павелек фильмы. Они препирались. Генек хотел съесть шоколад, Павелек пойти в кино. Они спорили, ибо расставание было бы невыносимо. Шоколад стал бы приторным, фильм — скучным. Они были друзьями, каких людям взрослым не встретить никогда. Умирали друг за друга в игре, но были готовы умереть по-настоящему, поскольку не понимали еще, что такое смерть, и потому не боялись ее, для смерти им не хватало воображения.

Потом воображения уже хватало. В 1940 году Генек Фихтельбаум отправился в гетто. Спустя два года бежал и появился у Павелека. Павелек устроил его в прекрасном укрытии у одного часовщика. Генек Фихтельбаум поселился на чердаке. Павелек доставлял ему туда книги и вести. Генек бунтовал, капризничал. Испытания, перенесенные в гетто, бледнели в его памяти. Сидение на чердаке было для него мучительно.