Катилось яблочко - Елена Котенко

небу пузатые и тяжёлые тучи. Комната в сером свете давила на гнома, заставляла сжиматься и остро чувствовать сырость, холод и одиночество, колющее иголочками каждый открытый участок кожи. Гномик все думал о запахе, о подвале, об улыбке директора и о Рине, прекрасной и ужасной. Она такая же, как все. Или совсем другая? Она воспользуется им, как и все. Или первой в этом мире проявит милосердие? Она холодная и опасная. Или настолько яркая, что выделяется? В голове Скромника эти мысли крутились все быстрее, вместе с ними крутило и живот. Он надеялся поскорее встретить новый солнечный день, тошнота подкатила к горлу и заставила признать: голодным не уснет.

Гном скатился на пол, ударился о бетон лопатками, но не стал сразу подниматься. Холод и сырость на контрасте с тёплой трубой обжигали, у Скромника защипало в глазах. Вроде ничего не болело. Но не было и ничего, что бы не болело. Гном перевернулся на живот, положил одну руку под щеку, а другой залез в целлофановый пакетик, лежащий на домашних тапочках. На руках у него оказалось четыре кусочка чёрного хлеба и тетрапакетик молока, которое покупают для детей. Скромник, как загипнотизированный, водил пальцем по его граням. Нос щипало, а горло словно царапали кошки. Он никогда не забудет, как получил их.

На территории жилого комплекса премиум-класса располагался детский сад. Маленький, элитный, свежевыкрашенный, он вмещал почти круглосуточно деток богатых чиновников и предпринимателей. Подобно распорядку дня императрицы Екатерина Второй — или же детской колонии строгого режима — за вкусным завтраком шёл развод детей на культурно массовые и некультурно шумные мероприятия, полдник, игрища, обед, золотой час тишины и покоя, а дальше все то же самое в обратном порядке. Как-то понаблюдав за садом целый день, Скромник понял, что с большим удовольствием оказался бы среди детей — жизнерадостных, добрых — чем среди взрослых. Тогда же он заметил, что через заднюю дверь кухни поварихи имели привычку выносить несъеденную еду и складывать её в ящик, чтобы каждая честная работница могла кусок-другой прихватить домой — не выкидывать же добро! На авантюру его подбил тот самый голос.

«Они много не потеряют, а нам ужин!»

«Ну же, детки никогда уже это не поедят, чего ты мнешься?»

«Думаешь, той поварихе нужнее, чем тебе?»

«Она честный работник! Она право имеет», — мялся мысленно гном.

«А ты что, тварь дрожащая? Она заработает — и прокормит себя, а нас ей подобные кормить и нанимать не хотят. Кто же ещё о тебе позаботится, как ни я и ни ты? Братьев нет, Снежки нет. Ты один, Сергей Константинович. Один-одинешенек в этом мире!».

Скромника наполнило страшное и странное ощущение силы. Гном просто подойдёт и возьмёт — и ничего ему не будет. Если украдёт чуть-чуть у преступников, то никто не пострадает. А ему будет еда, вкусная и свежая… Гном плохо запомнил саму кражу — но момент осознания навсегда въелся в память.

Он украл не с полки магазина. Ни из ресторана, ни с богатого стола. Он украл у детей — маленьких, беззащитных, ранимых — тех, с кем сравнивал себя. Разве может гном считать себя ребёнком, будучи преступником? Осталась ли у него та светлая и нежная душа, или она проиграла голоду?

Думая об этом сейчас, лёжа на полу, у Скромника на глазах всё-таки выступили крупные горючие слезы. Его грудь разъедала совесть, щеки плавились от стыда, а живот горел от голода.

«Ну сейчас-то чего думать? Уже украл! Ешь давай», — рявкнул на него голос.

Гном пискнул, как раненый зверь, и впился зубами в корку хлеба, успевшую заветреться. Как сладка и горька была она!

Глава 3

Стоило солнцу пробиться сквозь маленькие пыльные окошки каморки, как гном скатился с трубы и потянулся к аккуратно сложенной на манер тетрадки газете, исписанной чёрным маркером прямо по тексту. Подставив бумагу под свет, Скромник вычеркнул несколько строчек и внимательно вгляделся в другие. Хитрое сооружение имитировало ежедневник и очень помогало ему ориентироваться в днях и делах.

— Ещё одно собеседование провалил, — вздохнул он. — Ну ничего, осталось ещё четыре, как минимум.

«Ага, ещё четыре акта позора», — поддакнул голос.

— И что ты предлагаешь? Лечь и умереть? Уж лучше к Умнику…

«Да-да, ты только и можешь что бежать. Трус».

— Да помолчи ты! — прикрикнул Скромник и осекся, вспоминая, что разговаривает сам с собой. — Значит, ещё одно, сегодня, в десять.

Гном перекусил остатками вчерашнего ужина, умылся в бочке, стоящей под водосточной трубой и, пригладив тёмные вихри на голове, отправился на остановку.

Скромник всегда катался на трамвае — уж очень ему нравилось, как вагончик скользит по рельсам, как хлопают дверки, как стучат ветки по крыше. Он садился сзади у большого окна и, выворачивая шею, разглядывал улицы и машины, дорожное движение и людей. Конечно, гном пробовал кататься и в автобусе, и на метро, но духота с темнотой и толпой отталкивали его. Трамваем же обычно пользовались бабушки, которые если и обращали на него внимание и скандалили, то только от скуки, нежели со зла.

Две остановки он проехал напрягаясь и оглядываясь, оставшиеся две — закрыв глаза и глубоко дыша, настраиваясь. И зачем его понесло в этот мир? Сидел дома, жил счастливо, в любви и заботе, а теперь — ходи давай, крутись, ищи себе место. С кем бы ещё могло произойти такое, как ни с самым скромным гномом? Наверное, у них должен был родиться брат Невезунчик, но не сложилось, и все качества добрый Скромник принял себе.

На третьей остановке в трамвай ввалился ком шума и беспокойства, который нарушил старческо-гномью идиллию. Трое парней в чёрном — на вид старшеклассников или студентов — гогоча, прошли внутрь. Скромник сжался и постарался не обращать на них внимания. Парни притихли, занялись телефонными переговорами, но скоро одного из них укачало — что он торжественно объявил — и тот принялся выискивать занятие, заскользил глазами по трамваю… нашел бабушку, которая косо на него посмотрела и отвернулась. Он продемонстрировал ей отсутствие одного из передних нижних зубов. После, естественно, заметил Скромника, который от безвыходности притворился спящим. Мог бы — прикинулся мёртвым, да лечь некуда было. Сквозь полузакрытые веки гном увидел, как парень толкнул локтем друзей, все обратили на него взор. Скромник сжал вспотевшие ладошки. Парни отвернулись, зашептались, а после снова стали оглядываться.

Тут на четвёртой остановке все бабушки, сидящие с гномом в ряду, неожиданно вышли. Скромник почувствовал, как стыд и ужас подбираются к его горлу.