Мечты на мертвом языке - Грейс Пейли

Рано я встану, поздно – не важно, день все равно ускользает. Лето, зима, под сенью деревьев или среди их теней, рисовые хлопья раньше полудня поесть не получается.

Честолюбия мне не занимать, однако прицел у меня дальний. Я имею тайные виды на одну звезду, но еще есть полжизни до нее добраться. А пока что держу ушки на макушке и стараюсь одеваться получше.

Психиатру на армейском медосмотре я сказал: да, девушки мне нравятся. Они мне и правда нравятся. Не моя сестра – мечта прыщавого подростка. А девицы стройные и нежные или полногрудые, с темными, успевшими расплыться пятнами сосков. Только не моя мама – она пусть останется при Фрейде. С чувством юмора у меня все в порядке.

Последняя моя девушка была еврейка: они такие пылкие, заботятся о приеме пищи и трудоспособности. Поначалу волнуются, как бы ты не перетрудился, а уж как тебя зацепят – все, паши, сволочь, до седьмого пота.

Среднего роста, средней упитанности – глиняный горшочек с ручками, было за что подержаться. Повстречал я ее в дождь, после какого-то культурного мероприятия то ли в Купер-Юнион[5], то ли в школе Вашингтона Ирвинга[6]. У нее зонта не было, у меня был, и я проводил ее до дома – до моего. Где она, полусонная, провела несколько часов. Дождь лил на ясень за окном, ветер громыхал допотопными ставнями, а я, не торопясь, сварил кофе, отрезал дольку кекса. Силком я никого не беру и я бы подождал, но уж больно она была одинокая.

Несколько недель мы провели вполне приятно. Она приносила булочки и бублики – скупала их везде, где они только ей попадались. По воскресеньям она привозила в Бруклин курицу и сама ее жарила. Считала, что я слишком худой. Так оно и есть, но девушкам это нравится. Если ты толстый, они тут же понимают, что их уникальная способность согревать тебе не понадобится.

Пришла весна. И она спросила:

– К чему мы движемся?

Этими самыми словами. Я с таким не раз сталкивался. Видно, большинство женщин считает, что за то, чтобы вкусно есть и веселиться, надо платить.

Солнце прокатилось над июлем, и она снова сказала:

– Фредди, если мы ни к чему не движемся, я лучше на этом остановлюсь.

В те ветреные воскресенья нас влекло на пляж. Видно, ее мать научила, что надо сказать. И она сказала, сделав вид, что сама пришла к такому выводу.

Как-то в сентябре, в пятницу вечером, я пришел домой с довольно унылой вечеринки. Там не было ни одного знакомого лица. Ни одной свободной девушки тоже не было, и я, пошептавшись с чужими красотками, впал в тоску и отправился домой.

В кресле, листая «Новости искусства» с кучей голландцев, которые ухитрялись за сорок лет проживать по восемьдесят, сидела Дороти. У ее ног стоял чемоданчик. Лица ее, когда она встала меня поцеловать, я почти не разглядел, а она сначала сделала чай, и я выпустил пар.

– Фредди, я сказала маме, что еду на два дня к Леоне в Вашингтон, – сообщила она, – и договорилась с Леоной. Все меня прикроют.

Говоря это, она налила чаю и поставила на стол маковый кекс из какой-то секретной булочной на Флэтбуш-авеню – это все для того, чтобы переключить аппетит мужчины на другое и вести разговор дальше.

– Знаешь, Фредди, ты не воспринимаешь всерьез себя, поэтому и все остальное – работу или… или отношения – тоже всерьез не воспринимаешь. Фредди, ты меня совсем не слушаешь! Можешь надо мной смеяться, но ты настоящий варвар. Живешь одними ощущениями. Если рядом радио, ты слушаешь музыку, если рядом открытый холодильник – набиваешь себе пузо, если в трех метрах от тебя девушка, тебе бы ее только раздеть да на вертел насадить.

– Дотти, не надо живописных преувеличений, – сказал я. – Вертел – естественная принадлежность любого мужчины.

Какая же она была милая! Скажешь какую-нибудь пошлость, а она тут же кидается к тебе, вся пунцовая, только и рада, что мамаша на другом берегу Ист-ривер. Она, бедняжка, была жадная до ласк.

И очень щедрая. К вечеру воскресенья я закончил так несколько бесед, подрубая все нравственные выводы под самый их назидательный корень. К вечеру воскресенья я дважды сказал «Я люблю тебя, Дотти». К утру понедельника я осознал глубину взятых на себя обязательств, что, не стесняюсь признать, и помешало мне отправиться на работу, которую я подыскал в пятницу.

По моему мнению, женщины хотят хорошего, но врожденная жадность доводит их до одержимости. Когда Дот узнала, что я отказался от той работы (неважно, от какой – главное, что от работы), она перешла к действиям. Вернула мне мою книжку «1984», а в записке написала, что шесть бокалов, которые мне одолжила ее мама, я могу оставить себе.

Признаюсь, я по ней скучал – такую открытость и доброту не каждый день встретишь. И она была совсем не дурочка. Я бы сказал, в ней присутствовала простонародная мудрость. Образованной я бы ее не назвал. Волосы у нее были длинные и темные. Я их до того самого уик-энда видел либо уложенными в аккуратные причесочки, либо разметанными и спутанными.

Оказалось, это меня подкосило.

Я скучал по ней. К тому же после этого мне не то чтобы везло. Денег было совсем мало, а у девушек на это животный нюх. Была одна замужняя малышка, чей супруг болтался где-то в другой почтовой зоне, но души она в наши отношения не вкладывала. Я получил заказ на замысловатый рекламный текст, через свояка – пижона-крупье, который вечно хрустит на семейных сборищах банкнотами. Дела потихоньку налаживались.

На заработанные пустозвонством деньги я как-то слетал на выходные в Крегги-Мур, увешанный звездами высокогорный курорт с полем для гольфа на тысяче ста акрах. Вернулся утомленный, но не возгордившийся, а она тут как тут – в холле моего дома. Она рассчитывала придыханиями, ласковыми словами и парой новомодных уловок вдохнуть вечность в смертное – в любовь.

– Ах, Дотти! – воскликнул я, раскрыв ей объятья. – Я всегда рад тебя видеть!

Разумеется, она пустилась в объяснения:

– Фредди, на самом деле я не за этим пришла. Я пришла с тобой поговорить. Есть потрясающая возможность заработать большие деньги! Ты можешь побыть серьезным хотя бы полчаса? Ты такой умный, тебе надо куда-то направить свои способности. Боже мой, ты бы мог и за городом жить. Я что хочу сказать, даже живя один, ты бы мог иметь приличную квартиру в приличном месте, а не в этой дыре.

Я чмокнул ее в нос:

– Хочешь серьезно, Дот, тогда пошли прогуляемся. Ну, надевай пальто и давай рассказывай, как мне заработать денег.

И она рассказала. Мы отправились в парк, где целый час шуршали осенними листьями.

– Только не смейся, Фредди! – сказала она. – Есть газета на идише, называется «Моргенлихт»[7]. Она проводит конкурс «О евреях в новостях». Каждый день они публикуют фото и два словесных портрета. Надо назвать всех троих, добавить по одному факту на каждого и отправить ответы до полуночи того же дня. Конкурс месяца на три, не меньше.