Мечты на мертвом языке - Грейс Пейли

– Нет и нет! Никаких девочек. По субботам пусть приходят потанцевать, пообниматься. Обустрой все тут. А по будням – чтобы духу их не было.

Однако разрешил наладить линию связи между Карлом и Близняшками Шпиц, включив в члены клуба их брата Арнольда. Это был удачный и безопасный выбор. Арнольду нужен был закуток для занятий живописью. Он утверждал, что рано или поздно дневной свет исчезнет, а с ним – все мифы о северном свете. В этом темном подвале он основал школу художников – «Прорвавшие свет», они до сих пор трудятся на чердаке дома на Восточной Двадцать девятой улице, под двумя лампочками по двадцать пять ватт.

По рекомендации Карла утвердили и кандидатуру Шмуэля Клейна – он как раз был бы четвертым, но Эдди заявил, что никаких карт не потерпит. У Шмуля было лицо человека, ничем не обремененного. Писал ли он книгу после школы? Нет-нет, отвечал он; сплетни множатся – правда одна.

Он был репортером жизни, а Эдди – путешественником в знания. На вопросы о будущем Шмуэл отвечал, что его, по-видимому, ждет череда грантов и под тяжким грузом стипендий он доберется до теплого местечка в рекламном деле, где будет востребована жалкая толика его способностей.

Были, разумеется, и другие – они ошивались поблизости, решив, что тут организуется бордель. Эдди смеялся и сетовал на то, что рынок пересыщен личными инициативами, не говоря уж о том, что у нынешних девиц никаких препон не осталось, вплоть до моральных.

Клуб потребовал от Эдди времени. На общественные дела уходили послеобеденные часы и выходные. Парни уговорили его проводить открытые собрания – чтобы родители девочек могли оценить цели и задачи предприятия. И Эдди говорил о «Дисперсии галактик и сохранении материи». Карл аплодировал дважды – энтузиазм его бил через край. Мистер Клоп выслушал, заинтересовался, спросил, чем может им помочь, и подключил их электросеть к счетчику миссис Горедински.

Эдди читал лекции и на политические темы, поскольку времена – для человека тонкого – были беспокойные. Из своей комнатенки полтора на два с половиной метра, которую он делил с Ициком Халбфунтом, отцовской обезьяной, Эдди, прежде чем кто другой, почуял опасность, уже видел, как на небе проступают очертания грядущих бед.

– Кто же был врагом? – спрашивал он, пытаясь хоть как-то заинтересовать одноклубников историей. – Приморские народы? Троянцы? Римляне? Сарацины? Гунны? Русские? Африканские колонии, поганый пролетариат? Обладатели капиталов?

На вопросы он, что характерно, не отвечал. Оставлял их осваивать своими жалкими извилинами эти глобальные вопросы, а сам ускользал к Михайловичу выпить тоника с сельдереем.

Деньгами, заработанными на тараканьем сегрегаторе, он делился с остальными. Это стимулировало их интерес, и они уважительнее относились к его философскому подходу, так же, как и клиенты, которым он внушал, что человек должен вмешиваться в дела природы ровно настолько, насколько это необходимо для добычи пропитания (выживания), а нарушение этого принципа есть главная трагедия, и такое случается даже в дикой природе.

Чтение и размышления о проблемах, выходящих за пределы физики и химии, привели его от работы над тараканьим сегрегатором к телефонной системе оповещения – для людей на пособии в радиусе десяти кварталов, а в конце концов и к знаменитому Глушителю войны, которым активно занимались все его новоиспеченные ассистенты, но сам Глушитель был плодом лишь его кропотливого труда.

– Эдди, Эдди, ты слишком много отвлекаешься не пойми на что, – сказал ему отец. – А мы как же?

– То есть ты? – ответил Эдди.

Разве мог он забыть про свои обязанности в зоопарке Тейтельбаума, зоомагазинчике, где в витрине спали три-четыре дворняги, присыпанные опилками? Внутри в ста галлонах воды плавали золотые рыбки, четыре канарейки распевали свое «фьюти-тьюти-фьют», и все ждали, когда он задаст им семян, мотыля да каши. Бедный Ицик Халфбунт, обезьяна, привезенная из Франции, из Парижа, он тоже ждал, грызя свой берет. Ицик очень походил на дядю мистера Тейтельбаума, умершего от еврейства в эпидемию 1940–1941 годов. По этой причине его нельзя было продать. И зря – считали все вокруг, поскольку некий итальянец из местных готов был заплатить за обезьяну чуть ли не 45 долларов.

В своей скорби мистер Тейтельбаум отвернулся от своего ближнего – от человека, и дальше всю жизнь щурился как кот, прыгал как птица и сидел как побитая собака. Когда Эдди приходил вечером, отец твердил как попугай:

– Эдди, не оставляй дверь открытой, а то мы с птичками улетим.

– Папа, если есть крылья, лети, – отвечал Эдди.

Так Эдди жил долгие годы, с самого детства: разгребал собачье дерьмо и птичий корм, наблюдал, как золотые рыбки плавают, едят и умирают в огромном стеклянном аквариуме вдали от Китая.

Как-то в июле, в понедельник, солнечным, жарким и ранним утром Эдди созвал всех мальчишек и дал им задание изучить и отметить на плане все помещения. Карл отлично знал подвал, но Эдди нужен был перечень всех дверей и окон с указанием их состояния. В этом блоке было три дома – 1432, 1434 и 1436. Эдди потребовал, чтобы они вели дневник: ему нужна была статистика – сколько женщин и в какие часы пользуются домовыми прачечными, насколько горяча горячая вода в разное время суток.

– Поскольку теперь мы будем работать с газами. Газы могут расширяться, сжиматься, распространяться, распыляясь, и сжижаться. Если в какой-то момент возникнет опасная ситуация, я сам с ней разберусь и отвечать тоже буду я. Но вы хоть чуточку соображайте, что делаете. Обещаю, – твердо сказал он, – это будет забавно.

Он потребовал, чтобы они освоили некоторые инструменты. Карл, будучи сыном Клопа – водопроводчика, электрика и вообще мастера на все руки, – с радостью ринулся всех обучать. В утренние, наполненные гулом стиральных машин часы они под руководством Карла сверлили едва заметные дырки в стенах подвала и просовывали туда прочные резиновые трубки. Для первой серии экспериментов требовался трубопровод.

– Я есмь полая вена и аорта[17], – перефразировал Эдди. – Все, что исходит от меня, ко мне возвращается. Вы будете инженерами. Придумайте лучший способ подпитать все прилежащие помещения.

Под «подпитать», отметил Шмуэл, он имел в виду «удушить».

К двадцать девятому июля все было готово. В 8 часов 13 минут утра провели первое испытание – на ограниченном пространстве. В 8 часов 12 минут, перед самым «моментом пфф»[18]в подвале произошла транзакция – мусор из малых контейнеров перенесли в большие; ранние пташки – бабушки, пошатываясь после бессонной ночи, покидали белье в корыта; мальчишки в плавках выкатили детские коляски на утреннюю прохладу. Приехал грузовик с углем, развернулся, перегородил тротуар, встал, опустил кузов у закопченного окна и зафырчал.

Радио у мистера Клопа было включено на полную громкость. Работая – вытаскивая с помощью Карла по деревянной лестнице баки из подвала, ругаясь с угольщиками, перегородившими проход, он слушал новости. Он хотел знать, выкатится ли солнце, яркое, как всегда, и нет ли вероятности дождя – его брат выращивал в Нью-Джерси помидоры.