Ведьмин Лог - Мария Вересень

Северск. Княжество Серебрянское. Семь лет спустя

Пол был застелен половиками, и шустрому карапузу Янеку было, по-моему, совсем не холодно, я и сама валялась на полу, пытаясь удержать постреленка за подол рубахи. Тот упорно полз вперед, сгребая половики под живот бугром, в надежде дотянуться до черного хвоста снисходительно взирающего на него Пантерия. Каждый раз, когда хвост, пролетая снизу вверх или сверху вниз, щекотал щеки, Янек смеялся взахлеб и хлопал ладошками, звонко крича:

– Сёрт, сёрт иглает!

Пантерий лишь фыркал и закатывал глазки, потому что дитя есть дитя, что оно видит, то и говорит. Этому черту сто лет в обед, он принимает тот облик, какой хочет, и заставить его перекинуться таким, каким он на свет родился, без его собственного на то желания стоит больших скандалов, воплей и взаимных угроз, которых сегодня в Ведьмином Логу и так хватало.

За стеной шла настоящая баталия: там визжали и гремели посудой. Ланка, прижавшаяся ухом к двери, закатывала глаза, вываливала язык и чиркала ногтем большого пальца по горлу, всем своим видом показывая, что за стеной творится форменное смертоубийство. Оно и понятно, как не твориться смертоубийству, если беспутная мать Янека – Маргоша – в очередной раз залетела.

– Все! – орала бабка Марта, сотрясая стены и заставляя дребезжать стекла, – надоела, захребетница! Сама будешь пахать!

– Ой, и буду! – визжала в ответ Маргоша. – Видала я ваши болота с мухоморами! Кто меня из города забрал? Я что, просилась? На карачках тут перед вами ползала?

– Заползала бы!!! – бесилась в ответ бабка Марта. – Месячишко прошел – и заползала бы! Я же тебя, дуру, пожалела! Приехала! Забрала!

– Ну и не фиг было! – поставила визгливую точку в склоке Маргоша. И, судя по буханью раскрываемых ларей, начала демонстративно увязывать свои шмотки в узлы, что с точки зрения как Ланы, так и моей было форменной глупостью.

Маргошка хоть и родилась городской девицей, но была вовсе не из тех, что, как помоечные крысы везде прогрызут дорогу. Уж скорее она походила на избалованную домашнюю кошку, которая от небольшого ума исхитрилась убежать из дому. Соответственно, и к жизни была приспособлена как та самая кошка: считала себя почему-то брачной аферисткой. Но все ее аферы заканчивались рождением очередного отпрыска и объявлением ее в розыск по совершенно нелепым обвинениям вроде воровства конской сбруи, попытки поджога овина и нанесения мелких телесных повреждений представителям городских администраций. В свои неполные тридцать она успела отметиться во всех крупных, средних и даже мелких городишках округи, заглянула в пару соседних княжеств и даже побывала в столице, откуда бабка ее едва вернула, вырвав из лап столичной гопоты, пригрозив ворам войной с Ведьминым Кругом, магистершей которого она являлась.

Я и Лана были ее родными внучками и поэтому числились гроссмейстершами. Немалый чин по старым временам, когда колдовства, говорят, в мире водилось столько, что хоть ложкой черпай.

А нынче всей радости от нашего гроссмейстерства только и осталось, что разыскивали нас, сестер Лапотковых, как наипервейших аферисток. Чиновники из Разбойного приказа периодически заезжали к нашему отчиму в город, интересуясь, не заглядывали ли в гости разыскиваемые особы? Но Круль Вельяминович только глаза пучил да охранные знаки рисовал в воздухе, уверяя, что как с пяти лет сумасшедшая бабка забрала сестриц, так он их (слава Пречистой Деве!) и не видел. Он даже не подозревал, как нас с сестрой обижают такие речи; мы хоть и опрокинули по-малолетству на него чан с горячим маслом, но сделали это вовсе не по злому умыслу, как полагал Круль. Не было у нас даже в мыслях мстить Крулю за веселого и жизнерадостного, но безголового отца – Соколика Лапоткова, по пьяному делу сгинувшего в красильнях этого самого Круля. И то, что мама, погоревав, польстилась-таки на не лишенного обаяния и богатства купца, нас ничуть не обижало, тем более что от папы нам ничего не досталось, кроме зеленых глаз, светлых волос да одного на двоих воспоминания, как мы высоко-высоко, смеясь, взлетаем в небо. Только у Ланы тщательно завиваемые бабушкой кудри имели цвет золотой пшеницы, а у меня, нарочно спрямленные, – слегка с пеплом.

За дверью, после визготни, криков и отчаянных, взахлеб, рыданий, наконец-то установилась тишина. Ланка и так и этак прикладывала ухо, надеясь отыскать наиболее удобную для подслушивания точку, а потом плюнула на глупые приличия и сунула в узкую щель свой нос. Коварный Пантерий тут же воспользовался ее неосторожностью и дернул лапой. Дверь распахнулась, и старшая (а родилась она на целых пять минут раньше меня, о чем не забывала периодически напоминать) ввалилась в бабкин кабинет.

– О, Ланка! – сдула прилипшую ко лбу аспидно-черную прядь Маргоша, обрадованная появлению шмякнувшейся к ее ногам гроссмейстерши так, словно не она минуту назад решительно протопала мимо нас с сестрой, сунув в руки Янека. – А я, кажись, вам работенку подкинула.

Ланка фыркнула, поднимаясь и с независимым видом отряхивая сарафан. Насчет работы она сообразила сразу, как только увидела решительное Маргошино лицо. Мы с сестрой, собственно, были и не против: надо так надо. На том и стоял Ведьмин Круг, что бабка Марта, слоняясь по дорогам Север-ска, собирала то здесь, то там неприкаянных бестолочей навроде Маргоши. Учила чему могла, а после пристраивала на хлебные места. Ее и саму когда-то с Соколиком на руках вот так же подобрала прежняя магистерша, Аглая. Так разве могла она бросить на произвол судьбы кого-нибудь своего роду-племени, сколько б они ни орали и ни били посуду? В другом была проблема – уж очень Маргоша была известной личностью. Это и бесило бабку Марту.

Сидя за огромным дубовым столом, она нервно барабанила сухими пальчиками по бронзовой голове льва, украшавшей чернильный набор. Перед ней лежал толстый гроссбух, куда наиглавнейшая ведьма Северска тщательно вписывала все села, веси и города, приютившие ее воспитанниц. Учет был наистрожайший, и если где-то появлялась вакансия, это не проходило мимо бабкиного внимания. Вымирали ли поселки, строились ли новые города, учреждали ли фактории купцы – все было подробно описано в бабкиной книге, так что в определенном смысле о стране она знала поболе самого Великого Князя и запросто могла бы работать у него министром, но… как-то не сложилось.

– Значит, так, – сурово нахмурила Марта две ниточки тщательно выщипанных бровей. Никто бы не подумал, глядя на эту представительную, самовластную особу в дорогой душегрее и расшитой каменьями кике, что она может изобразить такой божий одуванчик, жалкий и увядающий, что руки сами тянутся одарить ее монеткой. – Ты, милочка моя, как свинья какая-то изрыла своим пятаком все наихлебнейшие места.

У Маргоши сразу затрепетали ноздри, и она стала дышать часто-часто, словно бугай, собирающийся броситься в драку. Марта зыркнула на нее и грозно пристукнула пальцем по столешнице:

– И нечего на меня сопеть! – Задумалась на мгновение и добавила для красоты: – Сопля вертихвосточная! В Гречин поедешь.