Ведьмин Лог - Мария Вересень

Я вытянула вперед лапы, прогнула спину, потягиваясь, и стала тереться об ее сапожки, мурлыкая по-кошачьи:

– Фр-ря, фр-ря…

Голоса у нас с сестрой были один в один, и если бы кто глянул через забор, то решил бы, что Ланка – дурочка, сама с собой разговаривает. Этой схожестью глаз и голосов у меня, Ланки да и самой бабки та бесстыдно пользовалась в своих аферах, но мы ее не осуждали, а, напротив, со всем рвением молодости перенимали ее бесценный опыт.

– Ну все, – бойко приподнимаясь, подхватила меня на руки Ланка, заметив, что я в порыве кошачьего восторга принялась когтить ее замшевую обувку.

Я вскарабкалась ей на плечо и начала тереться шерстяным боком о ее щеки, зная, что она терпеть не может, когда ей щекочут уши. Ланка запрыгала молодой козочкой, визжа, но попробуйте-ка меня сбросить! Двадцать штук когтей – это вам не шутка!

Распрощавшись с Августой, мы отправились вдоль по улице к храму, который, как и положено божескому дому, стоял на горке. Вокруг храма, выпестованный многолетними стараниями прилежной паствы, шумел сад, и я на минутку пожалела, что мы уезжаем завтра, поскольку был он в пору цветения очень красив. Подпрыгнув на ходу, Ланка оборвала распускающуюся ветку черемухи. Она тут же растерла цветочки в ладонях, стараясь выдавить как можно больше терпкого аромата, а я, решив, что ни к чему такой милой кошечке сидеть на плече у верткого, прыгучего чудовища – Ланки, с силой оттолкнулась лапами и прыжками понеслась к храму, чувствуя, как хвост против воли от восторга встает дыбом. На пороге храма толпились старушки в платочках, которые попытались меня задержать, но я юркнула меж ног, нарочито обидно мазнув хвостом по крючковатым пальцам.

В храме не было прихожан, зато сразу чувствовалось, что у тощенького Архиносквена, виновато переступающего с ноги на ногу перед наглым рыжим типом, самоуверенно восседающим посреди храма на резной скамеечке, которую священник самолично заказал для немощных прихожан, неприятности.

– …Сей Архиносквен при помощи непотребного колдовства, в котором не раз был замечен селянами Гэ, My и Хе, – рыжий поднял на Архиносквена водянистые глаза, – это условные обозначения такие. Соблазнил жену дурневского головы, в документе отмеченного как Ду.

– Я, я не… – заикаясь, заблеял Архиносквен.

Тип зыркнул на него, требуя не перебивать. Одет он был ярко, я бы даже сказала – с вызовом. Поверх дорогого, золотом шитого кафтана был небрежно наброшен белый плащ златоградской инквизиции, а на груди висела бляха инспектора Разбойного приказа. Шляпа с пером, валяющаяся около ног, явно была снята с гвардейца Великокняжеской сотни, а вот точно такие, как у него, малиновые сапожки со шнуром были последним писком местной разбойничьей моды. Я уж не говорю про то, что на документе, который он зачитывал, вместо печати была тиснута фига. Одним словом, дядя развлекался, а у несчастного Архиносквена сердце готово было через пятки выскочить.

Все это я заметила на бегу, улепетывая от противной старушки-привратницы, которая, не сумев ухватить меня руками, попыталась достать клюкой. Через клюку я перепрыгнула, но дальше пол был такой гладкий, что я с разгона так и проехалась на когтях, ткнувшись мордой в подол Архиносквеновой рясы.

– Привет служителям Пречистой Девы, – муркнула я, «инквизитор» дико завизжал, выпучивая глаза, и, одним духом взлетая на лавку, завопил:

– Ведьмы, черти, колдуны!!! На помощь!!! – и сделал вид, что пытается выброситься в малюсенькое слуховое окошечко.

Я от неожиданности взлетела на голову предстоятеля, шипя и выгибаясь, а Архиносквен присел, в ужасе сдирая меня со своей войлочной шапки, после чего принялся гоняться за обезумевшим гостем, который метался туда-сюда, натыкаясь на стены и колонны, в страхе ища выход и не находя его. Вдвоем мы сумели загнать гостя в темный угол, и тот, скуля и барабаня ногами, пополз, вжимаясь в стену и всячески нас запугивая.

– Не подходите ко мне, не трогайте меня, – скулил он, – все знают, что я здесь, сожрете – отвечать будете! – при этом таращился на бледного как полотно Архиносквена, который протягивал к нему дрожащие руки и что-то лопотал.

Я скребла когтями мраморный пол, душераздирающе вопя:

– Мне-э, мя-асо!!! – пока не схлопотала в бок от в общем-то жалостливого старика. При этом с удивлением обнаружила, что деревянные подковки на башмаках – это тоже очень больно.

– Вы не так все поняли, – нервно ломал пальцы предстоятель. А рыжий рвал на груди рубаху, дурно вопя:

– Не дамся, заманили колдуны, а-а! Пропадай душа! – и ринулся на предстоятеля, занося свернутый трубочкой пасквиль, словно это был нож-свинокол.

Архиносквен с перепугу стукнул его сухим кулачком в лоб, тип охнул и, крутнувшись в воздухе так, словно его огрел молотом дурневский кузнец, с деревянным стуком упал на пол.

– Кого убили? – ворвалась жизнерадостная Ланка, выскальзывая из пальцев привратницы, и раскрыла рот, глядя на распластанного детину посреди храма, которого мы вдвоем пытались не то придушить, не то поднять. Мгновенно все сообразив, она захлопнула двери и, оказавшись рядом с Архиносквеном, успокоила его:

– Не волнуйтесь, щас мы его на куски разрубим и вынесем, а то, что не вынесем, – Маришка слопает.

– Не буду кости, – затрясла я головой.

– Вдвоем съедим, не пропадать же человеку из-за ерунды, – согласилась Ланка, и Архиносквен тихо съехал по колонне на пол, а рыжий гулко заржал, заставив дернуться огоньки лампадок перед образом Пречистой Девы. Тени пробежали по лицу богини, даже показалось, что она с недовольством смотрит на этакое безобразие в ее храме, верно угадав в рыжем черта.

– Бессовестные вы и бессердечные, – стонал Архиносквен уже в жилой половине храма.

Мы с Ланкой упорно вливали в него чай с мелиссой, но предстоятель все равно хватался за сердце и обвинял нас, припоминая такие проделки, о которых мы уже и думать забыли. Пантерий сидел напротив, иногда всхохатывая, но в основном занимался тем, что уплетал пироги, булочки, шаньги и пряники, испеченные добросердечными дурневскими хозяйками для одинокого и всеми любимого предстоятеля. У нас с сестрой только брови на лоб лезли от удивления: куда в него все влазит? Стоило черту перекинуться в человека, как на него всякий раз нападал дикий жор. При этом в котячьем виде он мог полдня кривиться над специально для него купленным за золотые кладни и доставленным с Поморского кусочком белорыбицы.

– Ведьмы вы, сущие ведьмы, – стонал, разминая впалую грудь, предстоятель. – Мне ж секретная бумага была, что пожалует инквизитор… тьфу, забыл его имя!

– А ты колдун, – скалил белые зубы рыжий Пантерий. – Почему у тебя Пречистая Дева рыжая? Это ты на что намекаешь?

– Я – ни на что! – возмутился, грозно ударяя по столу кулаком и сразу выпрямляясь, Архиносквен, словно в нем вдруг распрямилась стальная пружинка.

– И взгляд у нее какой-то глумливый, – не унимался черт.