Книга Призраков - Сэбин Бэринг-Гулд

Вскоре я подозвал официанта, а когда он подошел, спросил:

– А где же Жан Бушон?

– Мсье спрашивает о Жане Бушоне? – Официант явно был удивлен.

– Да, я видел его здесь ранее. Где он сейчас?

– Мсье видел Жана Бушона? Возможно, мсье знал его? Он умер в 1869 году.

– Я знаю, что он умер в 1869 году. Но я видел его в 1874 году, причем трижды; он брал у меня небольшие чаевые.

– Мсье давал чаевые Жану Бушону?

– Ну да. И он их забирал.

– Tiens. Черт возьми! Но Жан Бушон умер за пять лет до названного мсье года.

– Да, и мне бы хотелось узнать, как вам удалось от него избавиться, поскольку, если бы этого не произошло, он непременно опять подошел бы ко мне за чаевыми.

Официант выглядел совершенно растерянным.

– Хорошо, – сказал я, – а Альфонс все еще работает?

– Нет, мсье, Альфонс уволился два или три года назад. И если мсье видел Жана Бушона в 1874 году, то я здесь тогда еще не работал. Я работаю в этом кафе всего шесть лет.

– Но ведь вы можете, вероятно, рассказать мне, как вам удалось избавиться от Жана Бушона?

– Мсье! Я очень занят сейчас, у нас много посетителей.

– Я дам вам пять франков, если вы расскажете мне вкратце все, что вам известно о Жане Бушоне.

– Мсье сможет прийти сюда завтра в первой половине дня? В таком случае я мог бы рассказать ему кое-что.

– Хорошо, я приду в одиннадцать часов.

В назначенное время я был в кафе. Если и существует учреждение, которое выглядит потрепанным, удрученным и разодранным в клочья, то это, вне всякого сомнения, кафе утром, когда стулья перевернуты, усталые официанты еле двигаются в помятых фартуках, а в воздухе висит табачный дым, смешанный с другими неприятными ароматами.

Официант, с которым я разговаривал накануне, увидел меня. Я пригласил его присесть напротив. В кафе никого, кроме нас, не было, за исключением еще одного официанта, наводившего порядок.

– Мсье, – начал официант, – все, что я вам расскажу, правда. История эта любопытна и, возможно, вы не поверите ей, но она зафиксирована официально. В свое время Жан Бушон работал здесь. У нас был ящик. Когда я говорю «у нас», то следует иметь в виду «за исключением меня», поскольку я в то время здесь еще не работал.

– Мне известно об ящике для сбора чаевых. Мне известно все, вплоть до 1874 года, когда я сам увидел Жана Бушона.

– Мсье, вероятно, знает, что к тому времени он уже был похоронен?

– И, кроме того, я знаю, что он был похоронен на средства, собранные другими официантами.

– Да, мсье, он был беден, но и его коллеги-официанты отнюдь не были богаты. Так что у него не было шансов на en perpetuite. Поэтому, по истечении оговоренного договором срока, произошло то, что могила Жана Бушона была вскрыта, а его останки удалены, чтобы освободить место для следующего «постояльца». Но вот что любопытно: было обнаружено, что полуистлевший гроб был забит – почти полностью – пяти— и десятисантимовыми монетами, среди которых нашлись несколько немецких, без сомнения, полученные от этих прусских свиней во время их оккупации Орлеана. Об этом было много разговоров. Наш хозяин и старший официант отправились к мэру и рассказали, что эти деньги были похищены в течение нескольких лет, начиная с 1869 года, у наших официантов. Наш patron заявил, что исходя из соображений приличия и справедливости, эти деньги должны быть возвращены им. Мэр был человеком разумным и честным, а потому он согласился с такой точкой зрения и отдал распоряжение раздать все найденные в гробе монеты официантам нашего кафе.

– И вы разделили их между собой.

– Помилуйте, мсье, мы этого не сделали. Это правда, что деньги могли считаться принадлежащими нам. Но в таком случае мы обманули бы тех, кто работал в кафе в те времена, – поскольку большинство из них оставили работу, – в пользу тех, кто работал всего лишь год-два. Мы не смогли бы разыскать всех: кто-то из них уже умер, кто-то уехал. Мы много рассуждали о том, что сделать с этими деньгами. Кроме того, мы боялись, что если не найдем достойное применение деньгам, дух Жана Бушона вернется в кафе и продолжит собирать чаевые. Это стало непременным условием – использовать деньги так, чтобы душа Жана Бушона была удовлетворена. Один предлагал одно, другой – другое. Кто-то сказал, что самым лучшим будет заказать на всю сумму заупокойные мессы по его душе. Но старший официант отверг это предложение. Он сказал, что прекрасно знает Жана Бушона и что такое использование денег ему бы не понравилось. И предложил расплавить все монеты и отлить из них статую Жана, которую поставить здесь, в кафе, поскольку имеющихся монет недостаточно для большой статуи на площади. Если мсье пойдет со мной, я покажу ему эту статую; это великолепное произведение искусства.

Он поднялся, я последовал за ним.

В центре кафе располагался пьедестал, а на нем – статуя, высотой около четырех футов. Она представляла собой человека со знаменем в левой руке, чуть наклонившегося назад; правая рука была поднята ко лбу, словно туда угодила пуля. Сабля, по всей видимости, выпавшая у него из руки, лежала в ногах. Я внимательно посмотрел на лицо: оно было совершенно отлично от лица того Жана Бушона, которого я запомнил: ни пухлых щек, ни бакенбард, ни сломанного носа.

– Вы меня, конечно, извините, – сказал я, – но эта статуя нисколько не напоминает Жана Бушона. Это может быть молодой Август, или Наполеон. У нее совершенно греческий профиль.

– Может быть и так, – ответил официант, – но у нас не было его изображения. Поэтому мы предоставили все гению скульптора, а, кроме того, не последнюю роль сыграло желание угодить духу Жана Бушона.

– Хорошо. Но даже поза неверна. Жан Бушон упал с лестницы головой вниз, а эта статуя изображает человека, отклонившегося назад.

– Было бы не очень красиво, если бы он наклонился вперед; кроме того, возможно, духу Жана Бушона это бы не понравилось.

– Я понимаю. Пусть так. Но знамя?

– Это была идея скульптора. Жан не мог быть изображен, подающим чашечку кофе. И он изобразил его так, как вы видите. Искусство превыше всего. Если мсье не затруднит, он может прочитать надпись на пьедестале.

Я наклонился и с некоторым удивлением прочел:

– Как! – воскликнул я. – Но ведь он же умер, упав на лестнице черного хода, а вовсе не на поле славы.

– Мсье! Весь Орлеан – это поле славы. Разве не мы во главе со святым Анианом задержали гуннов Аттилы в 451 году? Разве не мы, под предводительством Жанны д'Арк, дали отпор англичанам, – мсье, надеюсь, извинит меня, – в 1429 году? Разве не мы прогнали немцев из Орлеана в ноябре 1870 года?