Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" - Лина Данэм

В итоге обет оказался излишней предосторожностью. Возможность нарушить его не представилась ни до окончания школы, ни даже на первом курсе колледжа Нью-Скул, если не считать почти удавшуюся попытку с коренастым и стремительным летчиком по имени Джеймс. Наша неудачная встреча зашла тем не менее так далеко, что на следующий день мне пришлось выуживать из-под общажной двухъярусной кровати неиспользованный презерватив салатового цвета. Все шло как положено, на мне уже не было трусов и футболки, и тут я призналась, что я девственница. Джеймс испугался (может, и не без оснований), что у меня возникнет слишком сильная привязанность к нему, причем безответная, и сбежал. На второй год я перешла в небольшой колледж в Огайо, известный тем, что первым допустил к обучению женщин и афроамериканцев, а его студенчество славилось разнонаправленной любвеобильностью. Я этим не отличалась, но сама по себе атмосфера благоприятствовала тому, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.

Любовным фантазиям в Оберлине было раздолье. Когда хлынул первый ливень в году, студенты выбежали во двор нагишом (я надела танкини) и кинулись обмазывать друг друга грязью. Люди общались в стиле «бывшие любовники, уже друзья». На студенческом семинаре, посвященном сексу, ежегодно выбирали юношу и девушку, которые должны были показать взволнованной толпе ревностных вестхаймерианцев[5]пенис и вагину соответственно.

Я чувствовала себя старейшей девой городка. Не исключено, что так оно и было. Правда, мне составляла компанию грудастая панкушка из Олимпии, штат Вашингтон: ее удручали те же мысли. Мы с ней частенько устраивали посиделки в пижамах и обсуждали отсутствие перспектив. Ни дать ни взять две Эмили Дикинсон с пирсингом на физиономиях, пытающиеся угадать, что готовит нам жизнь и не перешли ли мы случайно границу, отделяющую целомудрие от убожества.

— Джош Кролник просунул мне пальцы под резинку, вот тут! Как думаешь, что это значит?

— Он и мне просовывал…

Мы даже заметили к немалому своему ужасу, что парень, на каждое занятие являвшийся в багровом банном халате, имел связь с девушкой в пижаме с Суперменом, и она, похоже, его любила. Они прилипали друг к дружке сладкими взглядами, погруженные в свой (несомненно, сексуальный) пижамно-халатный мир.

Выбор был невелик, особенно для таких, как я — не бисексуалов. Не меньше половины традиционно ориентированных мужчин в кампусе играли в «Подземелья и Драконы», еще четверть полностью отказалась от обуви. Больше всех мне понравился длинноволосый скалолаз Прайван, но однажды в конце занятия он встал из-за парты, и оказалось, что на нем длинная белая юбка. Стало ясно: прежде чем я отведаю плотской любви, мне придется пойти на некоторые уступки.

* * *

Джона[6]мне встретился в закусочной. Он не придерживался никакого особого стиля, разве что одевался немного в духе стареющих лесбиянок. Невысокого роста, но сильный (похоже, мужчины ниже метра шестидесяти — моя судьба), он носил футболку с символикой своей школы (как оригинально — символика школы!), очень воспитанно вкушал земную пищу — мне это нравилось, потому что было нетипично для закусочной, где даже веганы постоянно так нагружали свои тарелки, будто завтра конец света, а потом ковыляли в общагу, заторможенные, силясь переварить съеденное. Мимоходом я пожаловалась на то, что не могу съездить в Кентукки для журналистского проекта, и Джона сразу же предложил мне свои услуги. Впечатленная его щедростью, я все же не решалась на пятичасовую поездку с незнакомцем. А вот пять или сорок пять минут секса пришлись бы кстати.

Разумеется, лучший способ этого добиться — устроить вечеринку с вином и сыром. И я ее устроила — в своей комнатке площадью два с половиной на три метра на «тихом этаже»[7]корпуса Ист-Холл. Чтобы добыть вино, мне пришлось сесть на велосипед и одиннадцать миль крутить педали по морозу до винного магазина под Лорейном, в котором не требовали удостоверения личности. В итоге я купила пиво и сыр, а также большую коробку крекеров с разными вкусами. Джона получил приглашение в общем письме, как бы заодно с прочими гостями, благодаря чему мне удалось выдержать непринужденный стиль: «Всем привет. По четвергам мне иногда ужасно хочется вечером расслабиться. А ВАМ?» И он пришел, и остался даже после того, как все собрали вещи и ушли. Я поняла, что мы как минимум должны продвинуться дальше поцелуев. Сначала мы весело болтали, потом начали обмениваться нервными восклицаниями, как бывает от робости, когда люди не решаются поцеловаться. В конце концов я сказала, что мой отец рисует огромные изображения пенисов на заказ. Джона спросил, нельзя ли найти их в интернете. Тогда я схватила его за шиворот и приступила к делу. Футболку я стянула почти мгновенно, как в тот раз перед летчиком. Джона был впечатлен. Продолжая в том же темпе, я рванулась к «аварийному комплекту первокурсника» за презервативом (хотя я училась уже второй год и вообще была уверена, что в случае катастрофы нам понадобится существенно больше, чем солнечные очки Ray Ban, причем поддельные, батончик мюсли и несколько пластырей).

А в это время на другом конце кампуса моя подруга Одри маялась в своем личном аду. Целый семестр она воевала с соседкой по комнате, поклонницей ролевых игр по эпохе Возрождения. Пылкую филадельфийку вожделел каждый ролевик и каждый фанат блэк-метала в кампусе. Одри всего лишь хотела спокойно читать «Нью Рипаблик» и чатиться с бойфрендом из Виргинии. Соседка же подцепила мальчика, который однажды попытался приготовить метамфетамин на общей кухне, результатом чего стал визит людей в защитных костюмах. Одри попросила соседку не держать в холодильнике контрацептивное кольцо, и девица восприняла это как тяжкое оскорбление своей чести.

Перед тем как отправиться на мою сырно-пивную вечеринку, Одри оставила соседке записку: «Я была бы признательна, если бы вы занимались сексом потише. Скоро экзамены». В ответ соседка сожгла записку, растерла пепел по полу и оставила собственную: «Фригидная стерва. У тебя из влагалища песок сыпется».

Рыдая, Одри побежала ко мне в надежде остаться на ночь. Акт сожжения записки напугал ее как предвестник более серьезных, телесных повреждений. К тому же Одри была абсолютно уверена, что я доедаю сыр в одиночестве, поэтому она распахнула дверь не постучавшись — и обнаружила лежавшего на мне Джону. Моментально поняв всю торжественность ситуации, она прокричала сквозь слезы: «Мазлтов!»

Я не говорила Джоне, что я девственница. Сказала только, что занималась этим «не так часто». И я была уверена, что порвала девственную плеву еще в школе, в Бруклине, когда перелезала через забор в погоне за котом, который не желал, чтобы его спасали. И все же боль оказалась сильнее, чем я ожидала, и другого рода, тупая — больше похожая на головную, чем от пореза. Мы нервничали, и, привет равенству полов — ни один из нас не кончил. Потом мы лежали и разговаривали, и мне показалось, что он хороший человек, что бы это ни значило.