Спаси мою дочь, бывшая! - Настя Ильина

— Я прошу помочь не мне, а маленькому умирающему ребенку, Таня, но видимо ты до сих пор лелеешь придуманную обиду и жалеешь себя, не желая слышать других. Прости, что отнял у тебя время.

Багрянский разворачивается и спешным шагом идет к своей машине, а я чувствую себя опустошенной.

Неужели я только что подписала приговор ребенку? Маленькой девочке? Своей племяннице?

Подсознание подкидывает мысль о том, что больных детей в мире много и всех не спасти, но тут же приходит новая, бьющая под дых, чересчур искрометная фраза: «но этому ребенку еще можно помочь». Я задыхаюсь от собственной беспомощности и снова слышу в голове слова Багрянского: «Видимо ты до сих пор лелеешь придуманную обиду и жалеешь себя!».

Смею ли я позволить ребенку умереть из-за грехов ее родителей?

Смогу ли я жить дальше с мыслью, что могла спасти, но не сделала этого?

Я борюсь с желанием остановить Багрянского, нырнуть в его машину и прямо сейчас поехать туда, где врач проведет обследование и снова повторит слова, которые я уже услышала однажды…

«Вам будет слишком сложно забеременеть. Это не лечится. Скорее всего, у вас не будет детей в будущем».

Сердце бешено колотится в груди, а бывший разворачивается и быстрым шагом приближается ко мне. Он берет меня за плечи, заставляя посмотреть ему в глаза, но делает это нежно, без капли грубости.

— Таня, ты единственный шанс спасти Асю… — глаза мужчины блестят от слез, но мне не жаль его. Он заслужил эти страдания. Он — да, а его дочь — нет. В том-то и вся проблема. — Я не знаю, где искать Анну, если бы смог, то давно бы нашел ее и заставил помочь дочери. Мне известно только то, что она перебралась за границу с каким-то арабским шейхом… Таня, прошу тебя! Не отказывай! Тебе даже не придется спать со мной. Я все сделаю для тебя! Буду обеспечивать тебя с малышом, защищать! Если ты хочешь оставить его себе, я соглашусь на твои условия, но прошу тебя, спаси Асю. Ты даже не представляешь, каково это — жить, зная, что ты не можешь помочь собственному ребенку. Я отдал бы все свои деньги, все, что у меня есть, но найти подходящий костный мозг врачи не могут.

Я никогда раньше не видела Багрянского настолько подавленным. Мужчина смотрел на меня, словно я на самом деле была единственным человеком, который мог помочь ему. Негромко всхлипнув, стряхиваю с себя его руки и с вызовом смотрю в глаза.

— Я не могу иметь детей! — кажется, что оголяю свою душу перед врагом, но я должна сделать это. — После того, как я…

Обрываюсь на полуслове. Не хочу снова поднимать эту тему, не желаю ворошить прошлое. Багрянский считает меня стервой, которая в отместку за измену лишила его большей части бизнеса, но он не знает самого главного: я мстила не за измену… За жизнь, которая оборвалась внутри меня, толком не успев развиться после тех злополучных событий.

— После чего? Почему, Таня?

Бывший смотрит на меня, словно раненый зверь, ожидающий последний удар, который добьет его. Он теряет надежду на то, что я помогу ему спасти дочь и внутреннее умирает от этой мысли, как я когда-то.

— Неважно… Врачи сказали, что если мне и удастся забеременеть, то это будет чудо.

— Мне только на чудо и остается надеяться, Дымка! Только оно может спасти мою дочь… Костный мозг второго ребенка тоже может не подойти, но шанс есть. И этот шанс — чудо.

Багрянский немного обмякает. Он понимает, что его планы катятся под откос, и он ничего не может поделать с этим. Никак не повлияет.

— Ты согласишься пройти обследование в хорошей клинике? — осторожно, теперь уже без напускного тона задает вопрос мужчина.

— Пока я соглашусь только на обследование…

Выдыхаю, потому что все еще не могу приложить ума, как быть дальше. Я думала, что разорву Багрянского на кусочки, если мы встретимся, но я не могу из-за обиды на него позволить родному человеку умереть. Девочка не виновата. И она родная мне. Пусть Аня бросила свою дочь, я не смею позволить племяннице, которую даже не знаю, умереть. Говорила мне бабушка, что слишком доброе сердце погубит меня, и она была права в своих суждениях.

— Тогда собирайся, Дымка. Мы должны вылететь сейчас.

— Сейчас? Ты в своем уме? Рейсы не ходят так часто… Это тебе не столица…

— Мы полетим частным рейсом, Дымка. Я же сказал тебе, что готов отдать все деньги, которые у меня есть, чтобы спасти мою дочь… А ты не думала ведь, что я загнусь, после того, как ты слила конкурентами все мои наработки и секреты?

Щеки вспыхивают на мгновение от стыда, но я напоминаю себе, почему так поступила. Мне не за что стыдиться. На моем месте любая попыталась бы отомстить…

— Мне нужно взять отпуск на работе…

Кажется, что я все еще пытаюсь ухватиться за любую ниточку, только бы не ехать вместе с ним. Но я сама согласилась, а счет пошел слишком быстрый. Успеем ли мы спасти девочку сейчас?

— Я все улажу, Дымка! Тебе не придется работать! Ты ни в чем не будешь нуждаться! — настойчиво напоминает мне о своем обещании Багрянский, но мне не нужны его деньги… Я пока еще ничего не обещала ему, лишь согласилась пройти обследование.

— Подожди немного, я соберу вещи!

Мужчина кивает, и я оставляю его, спешным шагом ныряя в душный пропахший болотной тиной подъезд. Слезы, которые я все это время держала внутри, все-таки текут по щекам. Трясущейся рукой открываю дверь в квартиру и утопаю в щемящей пустоте одиночества, которым пропитан каждый квадратный метр.

Обхватываю себя руками и начинаю рыдать, позволив себе ненадолго побыть слабой. Я неуверенна, что поступаю правильно. Если решилась на один шаг, значит, пойду дальше, а если пойду дальше, то к чему все это приведет? Тяжело вздыхаю, беру спортивную сумку и складываю в нее самые необходимые вещи на несколько дней. Наверное, я просто уверена, что врач подтвердит невозможность забеременеть, и я вернусь домой с чистой совестью, понимая, что физически не могу спасти девочку, однако внутри все равно шевелится червячок сомнения.

Что, если анализы будут хорошими?

Как тогда я должна буду повести себя?

И отпустит ли Багрянский меня из своей жизни, если я рожу ему второго ребенка?

Сейчас он беспокоится за жизнь своей дочери, но что, если потом будет так же яростно оставить себе второго малыша?

Мне становится дурно от всех этих мыслей. Я поднимаю сумку за ручки, и смотрю в одну точку перед собой. А ведь когда-то я любила этого человека… Любила и желала провести с ним всю свою жизнь…

Дымка изменилась до неузнаваемости. Смотрю на нее и понимаю, что рядом совершенно другой человек. Это больше не та жизнерадостная девушка, которую я когда-то полюбил. Я до сих пор храню в сердце самые теплые воспоминания о нашем прошлом. Моя Дымка всегда была нежная, добрая и красивая. Красота и доброта в ней остались — я вижу, как ей тяжело бороться с обидой и внутренним голосом, который хочет помочь моей дочери. Что насчет нежности? Ее вытравил ядовитый корень обиды…