Спаси мою дочь, бывшая! - Настя Ильина

Врач тяжело вздыхает и косится на закрытую дверь.

— Как вы уже сказали — господин Багрянский платит нам хорошие деньги, но я в первую очередь врач. Я должен предупредить, что беременность может принести с собой немалые осложнения. Не каждая женщина сумеет родить дважды. Сейчас вы родите малыша во спасение чужой жизни, а потом, когда создадите семью, то может получится так, что…

— Я поняла! — сухо отрезаю я и отвожу взгляд в сторону.

Мне не хочется говорить о будущем, которое и без того слишком призрачное и шаткое. Что бы ни было дальше, пусть движется своим чередом. До этого момента я была уверена, что не смогу забеременеть, но если такая вероятность существует, то откуда врачам знать, что будет после родов? Это будет потом… А сейчас, в настоящем, я могу спасти жизнь человека, маленькой девочки…

Кажется, я уже убедила себя, что сделаю это.

— Я могу идти? Как долго следует ждать все анализы?

— Три-пять дней! — пожимает плечами гинеколог. — Как я уже сказал, мы делаем все возможное, чтобы ускорить этот процесс, но иногда сделать быстрее просто невозможно.

Я киваю, встаю на ноги и уже хочу уйти. Результаты сообщат Багрянскому. А дальше будет видно.

— Я еще раз настоятельно попрошу вас не рассказывать Демьяну о том, что было со мной в прошлом.

— Да! Конечно! — я чуть приоткрываю дверь, готовая выйти. — О выкидыше, случившемся семь лет назад, господин Багрянский ничего не узнает, а я буду думать, как лучше провести оплодотворение в виду открывшихся фактов, если, конечно, анализы придут нормальные.

— Спасибо! — бормочу себе под нос и выхожу в коридор.

В одно мгновение я оказываюсь прижатой к прохладной стене. Багрянский прижимается ко мне всем своим телом, опирается ладонями о стену по обе стороны от меня и рвано дышит. Что с ним случилось? Меня потрясывает от головокружительного запаха, исходящего от мужчины, совсем как раньше, но я в очередной раз напоминаю себе, кто стоит напротив.

— Какого дьявола? — спрашиваю я, стараясь оттолкнуть Багрянского, но ничего не получается.

Каждый мускул на теле мужчины напряжен до предела. Он смотрит на меня взглядом, наполненным яростью и тяжело дышит. С чего вдруг он превратился в такого зверя?

— Почему? Почему ты ничего не сказала мне о ребенке, Дымка? — цедит сквозь зубы Багрянский, и меня охватывает жар.

Идиотка!

Я ведь приоткрыла дверь и, скорее всего, он услышал наш разговор с врачом.

Внутри все закипает, стоит мне услышать слова врача. Дымка попросила его ничего не сообщать мне о выкидыше, который случился у нее семь лет назад…

Но почему?

Почему она молчала и держала все в себе?

Она сама избавилась от ребенка? Или это случилось на нервной почве?

Прижимаю ее к стене и зло цежу сквозь стиснутые зубы:

— Почему?

Дымка часто дышит. Она волнуется. Наверное, злится на себя, что приоткрыла дверь и выдала свою маленькую тайну, секрет, который хранила так долго, а выдала мне на блюдечке из-за опрометчивости.

— Пусти меня, Багрянский! Пусти и больше не смей хватать! Тебя не должно касаться то, что случилось со мной в прошлом! Ты сделал свой выбор. Если хочешь, чтобы помогла в настоящем, будь добр вести себя уважительно.

— Сделал выбор? Ты ни черта так и не поняла! Будь по-твоему…

Я отпускаю Дымку и отхожу от нее. Если бы я не зависел от нее, то постарался бы довести дело до конца. Я бы пытался вывести Дымку на эмоции, заставить все высказать мне. Выплакать всю боль. Но я не могу этого сделать. Не смею. Мне бы хотелось во всем разобраться, уладить наш конфликт, хотя бы попытаться сделать это… Но от Дымки зависит жизнь моей дочери, и мне проще упасть на колени, став послушным псом, чем ссориться и доказывать свою правоту. Да и правоты ведь там не так много на самом деле. Я накосячил… Накосячил, но не я один был виновен в этом.

Тяжело вздыхаю и отворачиваюсь, а Дымка скрещивает руки на груди и принимается пыхтеть, озлобленно глядя на меня. Я понимаю ее чувства и не прошу у нее как-то иначе относиться ко мне.

— Это был мой ребенок? — выдавливаю единственный вопрос, на который сейчас способен.

Внутри до сих пор неприятно покалывает. Сердечную мышцу сводит жутким спазмом. Пожалуй, я испытал в это мгновение схожие эмоции с тем, что захватило меня, стоило врачу сообщить страшный диагноз Аси. Я уже потерял одного ребенка. От кого же он еще мог быть? Конечно же, от меня… Я неудачник… Ребенок от любимой женщины мог называть меня папой, а вместо этого он умер, еще не успев родиться.

— Какая теперь уже разница? Ты говорил, что хочешь заехать за дочерью… — вздыхает Дымка.

Я понимаю, что эта тема болезненна для нее и решаю, что больше не хочу обсуждать ее. Мне не стоит давить на больное, ведь Дымке и без того тяжело было хранить в себе эту тайну… Тайну, которая и сподвигла ее уничтожить меня. Руки сжимаются в кулаки, а желваки нервно передергиваются.

Давно мне не было так тошно.

— Да, мы заедем за Асей, а потом домой…

— Я не поеду к тебе домой… — отрицательно мотает головой Дымка, и я устремляю на нее вопросительный взгляд.

— Я не собираюсь жить там, где ты… где вы… Нет, Багрянский…

— Я купил новый дом! — отвечаю сухо, понимая, к чему она клонит.

Она не хочет вспоминать измену, я и сам не хотел…

— Это не имеет значения… Совершенно никакого. Я не могу поехать с тобой. Да и твоей дочери лучше не пересекаться со мной. Она будет принимать меня за маму, а я не собираюсь привязываться к ней.

Вижу, как дрожит Дымка, и борюсь с сильнейшим желанием прижать ее к себе и прошептать ей на ушко, что все будет хорошо, что я постараюсь все исправить… Нет, исправить не получится. Я постараюсь сделать так, чтобы она снова могла доверять мне, пусть это сравнима с борьбой со смертью и имеет слишком мало шансов.

— Ася не знает свою мать, Дымка! — выдыхаю я, когда мы выходим из медицинского центра. Я подставляю лицо солнцу, закрываю глаза и ненадолго расслабляюсь. Кажется, настал момент откровений?

— Что значит Ася не знает свою мать? — удивляется Таня и не может скрыть свои эмоции, плещущиеся внутри нее настоящим гейзером.

— Это слишком непростая история… Когда родилась Ася, твоя сестра отказалась от нее, бросила ребенка и сбежала… Ася никогда не знала вкуса грудного молока, она даже ни разу не была на руках матери. Она не узнает ее в тебе, ты можешь не переживать об этом.

Вижу, что Дымка готова расплакаться от моих слов, но это не то, чего я хотел добиться. Я надеялся, что хотя бы какое-то время она побудет рядом, что так будет проще, что у меня появится еще один шанс…