Занимательное дождеведение. Дождь в истории, науке и искусстве - Синтия Барнетт

Вода до сих пор существует на Марсе – в замерзшем виде в его полярных ледниках и горных породах, скрытая глубоко под грунтом и в парообразном состоянии в атмосфере. Но сохраняющийся при сколь угодно низкой температуре гидрологический цикл не определяется дождем.

Венера слишком раскалилась, Марс чересчур охладился, Земля же обрела самую подходящую атмосферу для того, чтобы обеспечить равновесие водного цикла – поддержать дожди, сделавшие нашу неспокойную юную планету голубой. Те первые дожди охладили земное пекло. Они заполняли кратеры и трещины до тех пор, пока поглощающая способность почвы не оказалась насыщенной до предела. Они разливались по разбитой метеоритами местности, прорезая каналы, ставшие первыми реками на Земле. Они превращались в первые озера. Эти озера распространялись по источающему пар ландшафту, как заводи, образующиеся во время прилива. Шли годы, десятилетия, века, и освобожденные дожди наполнили огромные бассейны и стали океанами. Проходило еще больше времени – и они просачивались под землю и море, заполняя водоносные слои, которые сейчас содержат гораздо больше пресной воды, чем все наши реки и озера вместе взятые.

Где-то и когда-то первые дожди породили жизнь. Появились ли те изначальные клетки в «теплом маленьком пруду» Чарльза Дарвина, или возникли в подводных гидротермальных источниках на морском дне, как предполагают сегодня многие ученые, – в любом случае первая жизнь требовала дождя.

Одной воды недостаточно, поясняет Гринспун. Вода есть и «там» – в атмосфере Венеры и в полярных ледниках Марса, – но она не поддерживает жизнь ни на одной из этих планет. Чтобы стать источником нашей жизненной силы, вода должна также накапливаться в небе, перемещаться с ветром и проливаться обратно на поверхность, вновь и вновь питая водоемы, почвы и живые организмы.

* * *

От катастрофических ливней, бушевавших четыре миллиарда лет назад, до гидрологического цикла, изо дня в день питающего водоносные горизонты, почву и реки, дождь как источник влаги на Земле стал неиссякаемым родником жизни. «Повсюду щедро светит солнце, – писал американский писатель-натуралист Джон Берроуз в хвалебной оде, пролившейся на девять страниц журнала „Скрибнер“ в 1878 году, – но только там, где дождь или роса сопутствуют ему, есть жизнь».

Жизнь – и кое-что еще. У людей в крови тяга к дождю, зиждущаяся на его необходимости для цивилизации и земледелия. Томас Джефферсон постоянно наблюдал за небом из своей усадьбы Монтичелло в Вирджинии, где темно-синие грозовые тучи сгущались вдоль Голубого хребта, словно бы их в тон подобрал беспокойный Пикассо. Джефферсона, как и всех фермеров, тревожили безоблачные дни. На душе у него становилось легче, когда возвращались грозы, несущие влагу с пока еще таинственного Запада. Его письма часто заканчивались словами о дожде или засухе. «Дождя не хватает, хоть пыль бы прибил», – бывало, сетовал он. Или же благодарно делился вестями о «прекрасном дожде», «божественном дожде», «обильных ливнях».

Порой, написав письмо другому государственному деятелю, Джеймсу Мэдисону, который измерял осадки с помощью жестянки, приколоченной к парадным воротам усадьбы Монпелье в пятидесяти километрах на северо-восток, Джефферсон оставлял его незапечатанным до утра, чтобы сообщить о ночном ливне в Монтичелло. «Земля получила сполна, – завершил Джефферсон одну из таких приписок, – но побегам и рекам надо бы еще».

Эта фраза, кстати, намекает и на нечто большее. Ибо история дождя – это еще и история любви, рассказ о «некоем неутолимом восторге», который ощущал поэт Уильям Карлос Уильямс, не отрывая взгляда

И на протяжении всей истории дождь вызывал восторг, страсть и боль – все чувства, которыми сопровождается настоящая любовь. Взлеты и падения первых цивилизаций неразрывно связаны с дождем, во многом определяющим облик человечества с тех пор, как наши древнейшие предки начали расселяться за пределы Африки, когда ливни иссякли и леса превратились в саванны. Следы поклонения дождю можно обнаружить в каждой культуре – от мезоамериканских пещерных рисунков, прославлявших богов дождя, до современных христианских правителей, молящихся о даровании грозы.

Дождь и еще два явления, сопутствующие этому чуду, – радуги и тучи – тысячелетиями вдохновляют писателей, художников и поэтов. «Илиада» Гомера затянута облаками, как и многие другие произведения древней поэзии и прозы. Современные поэты в своих стихах не обходили вниманием дождь, который Конрад Эйкен назвал «водными слогами». Другие авторы пробуждались в его отсутствие: Мэри Остин, Уилла Кэсер и Уоллес Стегнер – все они обрели свою музу в засушливых краях. Солнце и ветер и впрямь вдохновляют. Но дождь берет верх. Разве кто-то мечтает танцевать в пыли? Или целоваться на солнцепеке?

Мы жаждем дождя, особенно в сушь. Дождь спасителен, когда земля покрывается пылью, иссякают родники, умолкают лягушки, а в пересохшем озере гниет рыба, когда чернеют стебли кукурузы, а от тучного скота остаются кожа да кости, когда в Техасе гибнет полмиллиарда деревьев, а Австралию испепеляют лесные пожары, когда Северную Африку охватывает немыслимый голод.

Когда же скорость ветра достигает ста шестидесяти километров в час, праздник дождя может превратиться в кошмар и принести множество бед. Взять штормовой вечер 31 января 1953 года в Нидерландах. Голландские семьи в прибрежных провинциях Зеландия и Южная Голландия легли спать в праздничном настроении. Их принцесса Беатрикс отмечала свой пятнадцатый день рождения. Дождь, ветер и волны, с грохотом накатывающиеся на дамбы, вселяли бодрость.

К двум часам ночи апокалиптический шторм в Северном море вздымал приливные воды над плотинами и деревянными ограждениями, «как кипящее молоко». Итог этой ночи – 1835 погибших. Полвека спустя еще один библейский потоп, ураган «Катрина» в Новом Орлеане, унес 1836 жизней.

Сам по себе дождь в бурю редко бывает смертоносным. Самой разрушительной силой при стихийных бедствиях зачастую становится ветер. Но шторм в Северном море и ураган «Катрина», как и большинство катастрофических наводнений в истории, породили извечную человеческую реакцию: люди восприняли затопление как атаку природы и поклялись дать отпор. Как и всякий народ в прежние или последующие времена, они убедили себя в том, что человечество в конце концов сможет повелевать дождем.

У древних римлян был свой бог дождя – Юпитер-громовержец. Ацтеки в голодные засушливые годы приносили в жертву богу дождя Тлалоку своих младенцев. В средневековой Европе, когда экстремальные дожди Малого ледникового периода привели к неурожаям, голоду, людоедству и прочим ужасам, религиозные и светские суды ужесточили охоту на ведьм, якобы навлекавших бури. Обвиняемых в колдовстве женщин судили и казнили.

Коренные жители Америки призывали дождь, кружась в ритуальных танцах с колокольчиками, прикрепленными к поясам и посохам. Куда громче этого перезвона звучали пушечные залпы конца XIX века, когда некоторые американцы уверовали, что стрельба ядрами, закладка огромных костров или прореживание леса принесут дождь. Эти и другие безрассудные затеи соблазнили тысячи наивных землевладельцев, которые поселились в самых засушливых краях нового государства и начали их сельскохозяйственное освоение.