Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт

и «гистограммы», призванные помочь читателю сориентироваться. И, наконец, редактор Джин Томас Блэк – причина моей и многих других авторов преданности издательству Йельского университета: она образец высокого качества работы, внимательности и эффективности, которых нам всем так не хватает. Когда дело дошло до того, чтобы максимально очистить окончательную версию рукописи от ошибок, стилистических погрешностей и противоречий, исполнителем приговора был Дэн Хитон. Его настойчивое стремление к совершенству оказалось даже приятным благодаря его добродушию и чувству юмора. Читателям следует знать, что все эти люди сделали все возможное, и оставшиеся в тексте ошибки – непоправимо и исключительно только мои.

Введение. Разбитый в пух и прах нарратив, или чего я не знал прежде

Почему Homo sapiens sapiens (человек разумный разумный) относительно недавно для истории своего рода начал жить в тех многолюдных оседлых сообществах, имеющих домашний скот, выращивающих лишь несколько видов зерновых и управляемых предшественниками того, что мы сегодня называем государствами? Этот новый социально-экологический комплекс стал моделью для практически всей письменной истории человечества. Значительно укрепившись и расширившись благодаря росту численности населения, использованию энергии воды и воздуха, парусных судов и торговли на дальние расстояния, эта модель доминировала на протяжении более чем шести тысячелетий до начала применения ископаемого топлива. Все, что вы прочитаете далее, – результат моего любопытства – желания узнать, каковы истоки, структура и последствия существования этого аграрно-экологического комплекса.

Как правило, описание его развития сводится к истории прогресса, цивилизации, социального порядка и улучшения здоровья и досуга. С учетом имеющихся сегодня данных следует признать, что этот нарратив ошибочен и приводит к серьезным заблуждениям. Цель книги – поставить этот исторический нарратив под сомнение на основе почерпнутых мною из книг новых археологических и исторических данных двух последних десятилетий.

Самые ранние аграрные общества и государства Месопотамии были основаны в период, который составляет последние 5 % истории человечества на планете. По этим меркам эпоха ископаемого топлива, начавшаяся в конце XVIII века, составляет лишь 0,25 % человеческой истории. По тревожно очевидным причинам мы все больше озабочены своим воздействием на экологию планеты в эту эпоху. О том, сколь значительно это воздействие, свидетельствуют бурные дискуссии по поводу термина «антропоцен», который был придуман для обозначения новой геологической эпохи, когда деятельность человека стала принципиально важна для выживания мировых экосистем и сохранения атмосферы[6].

Хотя сегодня никто не сомневается в решающем воздействии человеческой деятельности на экосферу, все еще не решен вопрос о том, когда эта деятельность обрела такой характер. Одни авторы датируют его первыми ядерными испытаниями, которые породили постоянный и легко обнаруживаемый слой радиоактивности по всему миру. Другие предлагают начать отсчет антропоцена с промышленной революции и массового использования ископаемого топлива. Третьи отсчитывают его с того момента, когда промышленная революция обрела инструменты для радикального изменения ландшафта, – например, динамит, бульдозеры и железобетон (особенно для строительства плотин). Из трех приведенных вариантов лишь промышленная революция произошла относительно давно (два столетия назад), а два других все еще живы в нашей памяти. По меркам двухсоттысячелетней истории человеческого рода, антропоцен начался несколько минут назад.

Я предлагаю иную точку отсчета – намного более удаленную в истории. Признавая трактовку антропоцена как резкого качественно-количественного изменения нашего воздействия на экологию, я датирую его начало использованием огня – первого великого инструмента гоминидов для преобразования ландшафта – или даже строительством жилищ. Первые свидетельства использования огня относятся к периоду 400 тысяч лет назад и, возможно, даже намного раньше, задолго до появления Homo sapiens[7]. Постоянные жилища, земледелие и скотоводство появились примерно 12 тысяч лет назад, обозначив следующий скачок в преобразовании природного ландшафта. Если нас интересует исторический след гоминидов, то можно выделить «тонкий» антропоцен, случившийся задолго до недавнего и более бурного «плотного» антропоцена: «тонкость» первого антропоцена объясняется, прежде всего, малым числом гоминидов, использовавших инструменты изменения ландшафта. Наша общемировая численность в X тысячелетии до н. э. составляла ничтожные 2 или 4 миллиона – намного меньше тысячной доли нынешнего населения планеты. Другое решающее досовременное изобретение человечества носило институциональный характер: государство. Первые государства на аллювиальных равнинах Месопотамии возникли не ранее чем 6 тысяч лет назад – через несколько тысячелетий после появления первых форм земледелия и оседлого образа жизни в регионе. Никакой иной институт, помимо государства, не затратил столько же усилий на мобилизацию технологий изменения ландшафта в собственных интересах.

Для понимания того, как мы стали вести оседлый образ жизни, занимаясь выращиванием зерновых и животноводством и подчиняясь новому институту, который сегодня называем государством, необходимо совершить экскурс в древнюю историю. По моему мнению, в лучших своих проявлениях история – самая подрывная из дисциплин, поскольку способна рассказать, как именно появились те вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися. Очарование древней истории обусловлено тем, что, обнаруживая многочисленные непредвиденные обстоятельства, которые в совокупности породили, например, промышленную революцию, максимум последнего оледенения или династию Цинь, она отвечает на призыв первого поколения французских историков из школы Анналов писать историю процессов «большой длительности» (la longue durée) вместо составления хроники публичных событий. Однако современный призыв «углубиться в историю» еще больше соответствует идеям школы Анналов, поскольку речь идет об истории человеческого рода. Я ощущаю этот дух времени, прекрасно иллюстрирующий изречение «сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек»[8].

РИС. 1. Хронология: от огня до клинописи

Парадоксы государственных и цивилизационных нарративов

Основной вопрос государственного строительства состоит в том, как именно мы (Homo sapiens sapiens) начали жить посреди тех беспрецедентных скоплений одомашненных растений, животных и людей, которые характерны для государств. С этой широкоугольной перспективы государство как форма жизни – это что угодно, но не что-то естественное или данное. Homo sapiens появился как вид рода Homo примерно 200 тысяч лет назад, останки его представителей за пределами Африки и Леванта датируются не позднее чем 60 тысячелетиями назад. Первые свидетельства существования культурных растений и оседлых сообществ относятся примерно к 12 тысячелетиям назад. До этого момента, т. е. на протяжении 95 % истории человечества на планете, мы жили в небольших, мобильных, рассеянных, относительно эгалитарных группах охотников и собирателей. Еще более примечателен для тех, кто интересуется становлением государств, тот факт, что первые небольшие социально дифференцированные, собирающие налоги и окруженные стенами государства неожиданно возникли в долине Тигра и Евфрата лишь примерно в 3100 году до н. э., спустя более четырех тысячелетий после первых одомашненных зерновых и элементов оседлости. Это невероятное отставание является проблемой для тех ученых, кто считает государство естественной для человека формой жизни и убежден, что как