Город темной магии - Магнус Флайт

Сара была очарована и потрясена, а вскоре она стала звездой среди учеников Щербатского.

В качестве задания для выпускной работы Щербатский попросту сказал классу: «Удивите меня». Сара позвонила подруге, которая работала в Массачусетской клинической больнице: девушка тайком провела Сару в лабораторию и сделала функциональную МРТ ее мозга в то время, пока Сара мысленно воспроизводила Девятую симфонию Бетховена. Когда она показала распечатку Щербатскому, профессор заплакал.

Зимой Сара попросила Щербатского стать научным руководителем ее диссертации – хотя было известно, что Щербатский терпеть не мог читать научные труды зеленых юнцов. Тем не менее профессор с готовностью согласился. Он воскликнул, что, по его мнению, Сара обладает исключительным сенсорным восприятием, а потом крепко притиснул ее голову к своей груди. Это смутило Сару и одновременно польстило ее самолюбию. А профессор деловито добавил, что начать они смогут лишь будущей осенью, поскольку он берет отпуск на весенний семестр и собирается уехать из страны. Куда именно он направляется, Щербатский не сказал, но в этом не было ничего необычного. Сара сомневалась, всегда ли он сам имеет точное представление, где будет находиться. Щербатский улетел из штатов в январе, и с тех пор о нем никто ничего не слышал.

Но почему Лобковицы не предложили работу кому-нибудь вроде него – человека, пользующегося всемирной славой, специалиста, знающего о Бетховене такое, чего сам композитор о себе не знал? Или какому-нибудь общепризнанному эксперту из Королевского музыкального колледжа?…

Почему они выбрали ее?

В конце письма был указан адрес электронной почты. Если Сара согласится принять предложение, она должна прислать подтверждение Майлзу Вульфману, управляющему музейной коллекцией Лобковицев. Тогда и будут предприняты все необходимые меры по обеспечению ее приезда. И, разумеется, в таком случае Саре следует отправиться в путь незамедлительно.

Сара подумала, что лучше всего послать короткое письмо с согласием. Она, конечно, могла написать, что ради предстоящей работы ей придется скорректировать свое расписание и отложить важные дела. Но стоит ли блефовать? С другой стороны, незачем сообщать Майлзу Вульфману о том, что ее отсутствие разочарует членов бостонского спортивного клуба, где она подрабатывала инструктором по езде на велосипеде.

Откуда вообще Лобковицам стало известно ее имя? Естественно, у нее имелись публикации, но исключительно в академических журналах. Может, ее порекомендовал Щербатский? Это было бы лестно, и Сара решила принять его как наиболее возможное объяснение.

Выбежав из конторы, она вскочила на велосипед и стремительно покатила домой, в квартирку на Портер-сквер, которую снимала в складчину с приятелем. Адреналин и возбуждение подстегивали ее, и она добралась на сорок пять секунд быстрее, побив собственный рекорд.

Сара знала, что ей надо позвонить матери и сообщить ей сногсшибательную новость. однако больше всего на свете она хотела бы рассказать об этом отцу. Тринадцать лет прошло с тех пор, как он умер, а ей до сих пор хотелось говорить с ним обо всем.

Сара ощущала странную смесь трепета и негодования, размышляя о том, как мамочка отреагирует на известие об отъезде единственной дочери в Европу. Ее мать, Джуди, выросла в бедной семье, а после смерти бабушки Сары была вынуждена и вовсе бросить школу, взяв на себя заботу о младших братьях и сестрах. Джуди зарабатывала на жизнь уборкой в чужих домах. Тогда-то Джуди и повстречала своего будущего мужа, молодого электрика, которого она впустила в роскошный особняк на Бикон-хилл, чтобы парень починил там хрустальные люстры.

Отец Сары был в восторге от школьных успехов Сары. Еще бы, ведь его дочка так любила читать и учиться! Мама тоже ему поддакивала («Мы тобой гордимся, девочка»), однако, когда Сара была еще совсем маленькой, она чувствовала, что с каждой прочитанной книгой отдаляется от матери. И нынешние новости вряд ли могли улучшить положение.

Вздохнув, Сара закатила велосипед в общий гараж и вскарабкалась по лестнице к своему жилищу. В дверях ее встретил сосед по квартире, Алессандро. Вокруг торса юноши было обмотано полотенце, а в руках он держал два коктейля клубничного цвета. Сара с благодарностью приняла у красавца бокал.

– Кампари и гранатовый сок, – промурлыкал Алессандро с мягким итальянским акцентом. – Будешь обожать меня до конца жизни!

Никто из друзей Сары не верил, что она не спит с Алессандро: он выглядел весьма эффектно, и в классическом ренессансном смысле, и с точки зрения дешевого фильма про вампиров. Сара, относившаяся к собственному здоровому либидо с научным интересом, могла объяснить это исключительно феромонами. В том, что касалось секса, она попросту следовала указаниям носа, и он никогда не приводил ее к Алессандро. «Ты испорченная», – твердили ей друзья. Возможно, они были правы: у Сары ни разу не возникало проблем с нахождением партнера, когда у нее бывало игривое настроение, а случалось это частенько. «А как же общие интересы, душевная близость, доверие? – спрашивали другие. – Неужели тебе не хочется нежности?» Как правило, Сара отмалчивалась и с трудом скрывала зевоту.

Сейчас она переступила порог их крошечной кухни, сверкающей чистотой (спасибо Алессандро!), и продемонстрировала ему письмо из Праги.

– Когда приедешь, – заявил Алессандро, – первым делом навести Il Bambino di Praga[3]и хорошенько ему помолись.

Сара возвела глаза к потолку. Алессандро занимался наукой. Он изучал дрожжевые культуры – Сара никогда не могла толком вникнуть в детали, поскольку стоило ей услышать, как Алессандро произносит слово «дрожжевые», она начинала хохотать до упаду. Работа Алессандро была связана с функционированием мозга, хотя никак не пересекалась с ее собственными интересами в музыке и нейропсихологии.

– Что за пражский бамбино? – спросила она.

– Какая ты невежда, а еще примерная католичка! – Алессандро покачал головой в притворном отчаянии.

– Я не католичка, – возразила Сара, вспомнив об одном ключевом моменте, который произошел в ее войне с матерью, – тогда она твердо решила, что вообще не станет ходить на мессу.

– Это старинная скульптура Gesu Bambino – Младенца Иисуса. У него есть волшебная сила, если ему молиться.

– Что ты болтаешь! Ты же целыми неделями таращишься в электронный микроскоп! – парировала она.

Сару забавлял и поражал талант Алессандро, ученого, занимающегося нейроанатомией, за доли секунды переключаться с дурного глаза и чудесных способностей святых на незаконченную единую теорию поля Эйнштейна и квантовую механику.

– Сара, – сурово произнес Алессандро. – В жизни полно чудес. Ты поймешь, когда приедешь в Прагу. Там есть волшебство. – Он перекрестился. – Темное волшебство. Прага – порог двух реальностей.

– Прага – европейский город, – фыркнула она. – В Праге, как и здесь, действуют законы науки.

– Законы науки… – Алессандро повел скульптурно вылепленными плечами. – Где они? Мы не осведомлены даже о том, как устроена эта штука (он ткнул пальцем в свою голову). Восемьдесят шесть и одна десятая миллиарда нейронов! И глиальные клетки, окружающие нейроны, – восемьдесят четыре и шесть десятых миллиарда глиальных клеток! Сто лет назад, cento anni[4], мы установили, что глиальные клетки существуют, – но не понимали, что они делают! Теперь мы выяснили: они обеспечивают передачу нервного импульса. Но как? Мы не знаем. А вселенная? Девяносто шесть процентов вселенной состоит из темной материи и темной энергии! Chissa?…[5]Вероятно, для этих девяноста шести процентов не применим ни один из открытых наукой законов. Говорю тебе, Сара, это – molto misterioso![6]