Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

— Вот, возьми. — Он протянул ей тетрадку, где на десяти страницах был расписан план его, как он думал, будущей работы. — Вроде бы наша железная леди была довольна.

Настя прыснула, прикрыв рот ладонью. Данилов многое бы отдал, чтобы почаще слышать, как она смеется.

— Там мой английский, но, если хочешь, я для тебя адаптирую под литературу. Программу я приблизительно помню.

— Да нет, спасибо. — Она чуть нахмурилась. — Я не дурочка.

Александр понял, что чуть не сел в лужу.

— Извини, — поторопился сказать он.

— Да ничего. Спасибо за помощь.

— Ты сейчас уходишь? Или тебе еще один вести?

— Нет, всего два на сегодня. А мне показалось, что десять. До этого вела у малышей, было легче. А эти… гоблины какие­то. Зачем им литература? Некоторые такое повидали, что пером не описать. Говорят, это нормальная реакция психики, но все равно тяжело.

— Если хочешь, я могу завтра посидеть у тебя на уроке, — предложил Саша, не слишком надеясь.

— Да нет, справлюсь как­нибудь. Но за предложение спасибо. Представляешь, Алевтина хочет навесить мне еще и историю России. А я ее терпеть не могу.

«По­моему, с нами самими произошла любопытная история», — мысленно перефразировал Саша слова Воланда, но вслух ничего не сказал.

Он видел, что Настя не ждет от него ничего личного и незачем рассказывать ей про свои девять кругов ада. А ведь именно разговор о прошлом он берег как козырную карту. Хотел не жалости: просто чтобы от сердца к сердцу протянулась ниточка.

«Бедный, — выслушав, сказала бы Настя. — Тяжело тебе было».

А он, тронутый ее вниманием, небрежно ответил бы: «Ерунда. Уже гораздо легче Я об этом и не вспоминаю, разве что снится иногда…»

«Ты счастливый… — тихо ответила бы она. — А я вот не могу…» — И рассказала бы что­нибудь о себе, и это окончательно разрушило бы стену между ними.

В реальности все вышло по-другому. Настя взглянула на часы:

— Ой, прости, мне надо бежать. Меня ждут.

Она поднялась со стула. Это был знак, что разговор закончен, но Саша знал, что им по пути. Поэтому хотел выиграть еще хотя бы несколько минут. Но пока они шли по коридору до лестницы и спускались на первый этаж, она молчала.

А у ворот школы ее уже ждали. Знакомый камуфляж, знакомое лицо. Батюшки светы! У жизни, оказывается, есть чувство юмора.

Саша моментально все понял, и ему захотелось, чтобы старый знакомец — гигантский провал в земле — материализовался у него под ногами.

— Ты не устала, дорогая? — В голосе Антона, когда он обращался к ней, слышалась искренняя нежность.

— Это Саша, — запоздало представила девушка Данилова. — Он у нас работает.

— Да встречались мы, — разведчик пожал Александру руку. — Обживаешься, значит, Санек? Здесь работаешь?

— Еще в стройотряде немного.

— Похвально, похвально. — Он повернулся к Насте: — Ну что, детка, поедем?

Они сели в машину — защитного цвета джип, Настя помахала Саше рукой, и машина рванула с места. Выехав за ворота школы, джип направился  в сторону Рассветной, где стояли коттеджи на одну семью, которые давали в основном молодоженам.

«А она молодец, — подумал Данилов. — Хорошо, что не предложила из вежливости зайти на чай. Нет ничего противнее формальной любезности. Ведь ясно же, что я ей не нужен даже как приятель. Да и какая может быть дружба между мужчиной и женщиной?»

Добравшись до своего общежития на улице Главной, Данилов постарался навести о ней справки. Конечно, надо было сделать это раньше. Добрые люди рассказали ему, что, прежде чем попасть в убежище, Настя несколько недель выживала одна. И этого ему было достаточно, чтобы понять многое, если не все.

«Некоторые такое повидали…» — вспомнил он ее слова. А она сама разве не повидала? Да, наверно, не меньше него. Но почему-то даже не попыталась поделиться, сразу выставила барьер. И правильно. Нечего давать ему ненужные иллюзии.

А на следующее утро в школе его ждал разбор полетов.

— Сашенька, а почему вы отпустили детей раньше времени? — В сиропном голосе директрисы зазвенели стальные нотки.

«Какая сволочь меня заложила?..»

— Мы всё успели пройти, — ответил он.

— А что такое дисциплина, вам известно?

Выслушивая отповедь, Данилов с трудом сдерживал усмешку. Его откровенно забавлял этот цирк. Что-то оставалось неизменным, например то, что женский коллектив из двадцати человек не мог быть дружной семьей. Скорее, это был террариум, и попавший в него мужчина должен был почувствовать себя здесь крайне неуютно.

— Хорошо, Алевтина Михайловна, — произнес он, когда поток красноречия директрисы иссяк. — Этого больше не повторится.

Раньше он принял бы подобную нотацию как должное, но теперь что­то в нем изменилось. Он по-прежнему не любил говорить людям в глаза, что они сволочи, но заметил, что сдерживать себя ему стало труднее.

* * *

Тянулись дни, похожие один на другой. Изнуряющая работа в стройотряде — и интеллектуальный труд в роли преподавателя. Первая нравилась Саше больше, потому что отупляла.

Как-то незаметно август сменился сентябрем, и в один прекрасный день, в воскресенье, проснувшись и выглянув в окно, он увидел над павильоном раздачи продуктов плакат.

«ДЕНЬ УРОЖАЯ. В 18:00 в клубе Праздник. Танцы, выпивка, угощение, живая музыка!» — было написано красной акриловой краской на белом полотнище.

Данилов не сразу понял смысл этого мероприятия: урожай был более чем скромным. Их бригаду несколько раз бросали помогать «колхозникам», и он видел все своими глазами. Весной, как только начал сходить снег, глубоко промерзшую землю стали размягчать, разводя костры, рыхлить и вносить в нее тонны минеральных удобрений. Но, несмотря на мелиорацию, более­менее хорошие всходы получились только в теплицах. За пределами парников росла лишь картошка, и то карликовая, «тундровая». Поэтому на то, что рацион станет гораздо разнообразнее, никто не надеялся. По своему пайку Данилов заметил, что старую водянистую картошку сменила крепкая молодая, но количество ее осталось прежним. Наверно, дело было в желании администрации сделать людям праздник посреди серой рутины.

Данилов не любил публичные мероприятия, но все же подготовился. Надел свой приличный костюм, тщательно побрился и побрызгался одеколоном.

Начать обещали в шесть часов вечера, но уже в половине шестого к зданию клуба начал подтягиваться празднично одетый народ.

Без четверти шесть двери открыли, и люди, Данилов насчитал человек