Путешествие в Россию - Якоб Ульфельдт

читатель, [все,] что будет тебе ныне рассказано о последнем нашем визите к московиту”); easque [domos]... invenimus... calidas ex fervore dibanorum (quibus in omnibus domibus utuntur), ut... cum fastidio... iis utendum nobis fuerit (c. 205: “мы находили их [то есть дома] душными от жара печей, которыми пользуются во всех домах, так что нам приходилось пользоваться ими с отвращением”); postquam longo tempore adventum legatorum expectaveramus, 19 Octobris advenerunt (c. 214: “после того как мы в течение долгого времени ожидали прибытия послов, они прибыли 19 октября”); Quis... existimaret has cum amicis... taliter conversari. Quis... ab eorum... conversatione поп abhorreret..? (c. 217—218: “кто бы... мог подумать, что они так обращаются с друзьями; кому бы не было отвратительно их обращение?”); qui nos in via obviavit, invitavit et laute... tractavit (c. 221: “он встретил нас на дороге, пригласил в гости и хорошо... принимал”). В последнем примере обнаруживаем также нечастый в записках звуковой повтор (слог vi повторен шесть раз): qui nos in via obviavit, invitavit. Такая звуковая игра в риторической прозе могла служить определенным целям, но в данном случае она едва ли уместна и, как и частое соединение в одной фразе однокоренных слов, свидетельствует о недостатке вкуса.

Иногда Ульфельдту доставляет удовольствие употребить в соседних предложениях несколько омонимов. На с. 173 есть следующий пассаж: Quae civitas muro est circumcincta... eo modo... quo urbs Lubecum... quamvis omnia fere aedificia sint modo diruta... Cum... ingredi earn minus liceret, castra metati sumus in villa... nobis modo sub frondium tegminibus cubantibus... (“Этот город окружен стенами... таким [же] образом... как город Любек... хотя почти все здания были недавно разрушены... Поскольку войти в него не разрешили, мы разбили лагерь в деревне... [и] переночевали, прикрытые одними только кронами деревьев”). Modo, использованное в приведенном пассаже трижды, в каждом из трех случаев имеет различное значение. Первое modo — это аблатив от существительного modus (“образ, способ”), второе — наречие в значении “только что, недавно”, третье — также наречие, но в значении “только, лишь”. Этот прием, гораздо более тонкий, чем предшествующий, оставляет, однако, как и заимствованные у Цицерона пословицы, впечатление некоторой искусственности, выглядит намеренно вставленным изыском.

Другой излюбленный способ демонстрации учености, способ, применявшийся латинскими авторами всех времен — от античности до нового времени, — это употребление греческих слов и выражений, будь то в греческой или в латинской транскрипции. Ульфельдт дважды вставляет в свои записки слова на греческом: первый раз на с. 175 где татары названы αϑεοι — “безбожными, язычниками”, а второй раз на с. 203, где в совершенно серьезном контексте приведена фраза из шуточного произведения “Война мышей и лягушек” (предположительно, IV в. до н. э.), стих 97: εχει ϑεος εκδικον ομμα — “имеет Бог карающее око”. При этом в обоих случаях Ульфельдт обращается к греческому языку в отступлениях, когда рассуждает о взаимоотношениях людей и Бога, о том, что нравственно, а что нет в поведении встретившихся ему иноземцев: в первом случае он осуждает за многоженство татар, во втором порицает развратные нравы русских и самого великого князя. Интересно, что есть еще одна черта, которая роднит два этих отступления, — в них (соответственно, на с. 175 и 203), и только в них, Ульфельдт употребляет латинское слово costa — “ребро” в значении “жена”. Ясно, что такое словоупотребление имеет своим источником библейский рассказ об Адаме и Еве. Оно, как и сами ученые размышления автора о нравственности, роднят язык Ульфельдта с языком средневековых писателей, стиль которых оказывал значительное влияние на сочинения, создававшиеся в XVI— XVII вв. С этим же связано и то, что стремление блеснуть греческим возникает у Ульфельдта именно тогда, когда он говорит о чем-либо относящемся к церковной сфере. Такое стремление можно обнаружить и в использовании совершенно обычного, но греческого по происхождению слова eleemosynae — “милостыня” на с. 220, где именно им почему-то названа материальная помощь, которую датские послы хотели оказать пленным ливонцам. Той же цели служит, на наш взгляд, и употребление более редкого (но морфологически более близкого к греческому прообразу) варианта слова “крещение” — baptisma, atis вместо обычного средневекового baptismus, i или baptismum, г (с. 173). Упомянем также типично средневековое ethnicus — “язычник” (с. 173). Другой сферой употребления греческих слов являются в сочинении Ульфельдта, так сказать, описания реалий: пищи, одежды, утвари и т. п. Этим автор добивается эффекта экзотичности, необходимого ему постольку, поскольку он описывает чужеземную страну. Так, масло названо butyrum (с. 184), финик — dactylus (с. 181), яд— toxicum (с. 179, чуть выше, на с. 178, латинский аналог — venenum), кубок — cyathus (с. 196), пояс — strophiolum (с. 194), виссон— byssus (с. 194), седло— ephippium (с. 175), печь — clibanus (с. 205). Данные примеры почти исчерпывают явные грецизмы Ульфельдта. К ним можно добавить лишь редкий у латинских авторов colophon на с. 214 из греческого ? ??????? — “верхушка, конец”, а также главное слово в названии записок — hodoeporicon (“путешествие”, буквально: “связанное с путешествием”). Можно предположить, что данное слово воспринималось в качестве некоего знака учености, призванного привлечь к книге образованного читателя. Об этом свидетельствует тот факт, что в самом тексте поездка датской делегации этим словом ни разу не названа, а именуется только исконно латинскими терминами peregrinatio (с. 167, 219) и profectio (с. 224) — первый раз in Russiam (“в Россию”), второй и третий Ruthenica (“русская”). Следовательно, автор не считал hodoeporicon обычным обозначением путешествия.

В латинском языке Ульфельдта, как и в языке многих его современников, отчетливо выделяются три основных пласта. Первый пласт — античный, второй — библейско-церковный, третий, близко смыкающийся с предыдущим, — средневековый. Ориентация на стиль и реалии античности проявляется в использовании пространных периодов (которые у Ульфельдта довольно занудны и в русском переводе обычно передаются цепочкой коротких предложений), отдельных синтаксических конструкций (ср. нагромождение инфинитивов на с. 211: alienum nobis videri, talia se in medium afferre, nos... statuere prohiberi поп posse — или нагромождение герундивов на с. 197: quanta cum periculo inter eos sit versandum, quantumque elaborandum et desudandum... nobis fuerit), длинных речей от имени героев повествования, кое-каких выражений, вроде aperto Marte (с. 222: “в открытом бою”, буквально: “открытым Марсом”) или remittere nuntium alicui (с. 198: “отказаться от чего-либо”, буквально: “дать развод чему-либо”, встречается у Цицерона), римских понятий, таких как lustrum (с. 168: “пятилетие”, буквально: “очистительное жертвоприношение, совершавшееся римлянами раз в пять лет”), senatores (с. 185: “советники”, буквально: “сенаторы”), dies Veneris (с. 169: