Восстание королевы - Ребекка Росс

– Спасибо.

Этого было мало, но я не могла отпустить его, не поблагодарив. Я снова ощутила пустоту, трещину в сердце – то же чувство, что и при прощании с Мириай, предупреждение, что мы можем больше никогда не увидеться.

Он не сказал ни слова, просто поклонился. А потом ушел, как и остальные.

Июль 1566 года.

Следующий месяц прошел в тишине. Я скучала по музыке Мириай и смеху Абри. Тосковала без импровизаций Орианы, игр Сибиллы и разговоров с Цири. Прилежно занималась в полном одиночестве, заполняя часы чтением и изучением родословных, анатомией и ботаникой, историей и астрономией. Я хотела разбираться в любой ветви Науки.

Каждый понедельник я писала Картье.

Сначала просто спрашивала его совета. Затем мои письма стали длинней. Я вовлекала его в беседу, пусть и на пергаменте.

Его письма казались отражением моих. Сперва он был краток, составляя списки того, что нужно изучить, как часто делал в прошлом. Затем стал интересоваться моими мыслями и мнением. С каждым днем я вытягивала из него все больше слов и историй, пока наши письма не стали занимать два, а потом и три листа. Он писал о своем отце, о детстве в Делароше, о том, почему выбрал Науку. Вскоре главным предметом наших писем сделалась не учеба, а желание узнать друг друга.

Меня поражало, что за три года, проведенных рядом с Картье, я так мало о нем узнала.

Месяц пролетел за письмами и занятиями. Вдова рассылала приглашения моим возможным покровителям, все они вежливо отказывались. Наконец, во время четвертой недели ожидания, кое-что произошло.

Я шагала по длинной дорожке под сенью дубов, слушая приближавшиеся раскаты грома. Когда Дом исчез из виду, я села под деревом и закрыла глаза, размышляя, сколько еще осталось до конца лета. Капли дождя зашелестели в кроне дуба. Вздохнув, я встала и зацепилась рукавом за ветку.

Она оцарапала мне руку.

Сверху хлынул ливень, мое платье и волосы промокли. Я раздраженно осмотрела ранку: я порвала рукав, и кровь все еще текла. Я осторожно коснулась пореза и испачкала пальцы алым.

В ушах у меня зазвенело, по коже побежали мурашки, словно перед ударом молнии. В воздухе теперь пахло не травами, а землей, руки у меня перед глазами стали большими – мужскими, их разбитые костяшки были в крови и грязи.

Я подняла глаза и увидела, что ровные ряды дубов Магналии превратились в темный лес: заросли ольхи, сосен, осин и пекана. Я почувствовала, как теряюсь среди них, и прислушалась к себе: мои ноги болели, превращение завершилось.

Он тоже оцарапал руку, в том же месте, что и я. Остановился, чтобы посмотреть на порез, стер с пальцев кровь.

У него не было на это времени.

Он углубился в лес, шагал беззвучно, только дыхание немного сбилось. Не потому что он устал. Из-за тревоги. Он знал нужное дерево и шел вперед, позволяя ветвям цепляться за одежду.

Наконец он остановился у старого дуба.

Это дерево выросло здесь задолго до других, его огромная крона затеняла небо. В детстве он часто приходил к дубу, сидел в ветвях, вырезал на коре свои инициалы. Он опустился на колени и начал копать. Сумерки стали синими и холодными. Почва была мягкой от весенних дождей, и он вырыл глубокую яму под корнями, выступавшими из земли.

Не торопясь он вытащил из-под туники деревянный медальон и снял его с шеи. Вещица свисала с его пальцев, медленно раскачиваясь.

Он заказал ее своему столяру ради этого мига. Некрасивый деревянный медальон размером с кулак предназначался для одного: хранить нечто важное, быть вместилищем Камня.

Грязными пальцами он открыл замочек, чтобы в последний раз заглянуть внутрь.

Камень Сумерек покоился в своем гробу, красноватый отблеск играл в его прозрачных глубинах. Это было похоже на последнее биение сердца, на последнюю каплю крови, сочившуюся из смертельной раны.

Он закрыл медальон и опустил его во тьму ямы. Похоронил его, засыпав землей, разбросав сверху листья и сосновые иголки, и встревожился вновь. Ему хотелось спрятать Камень в за́мке: там было так много потайных коридоров и укромных трещин – но, если бы его нашли там, он лишился бы головы. Камень Сумерек следовало предать земле.

Довольный, он резко поднялся и, прежде чем уйти, дотронулся до старой коры. Где-то здесь…

Пальцы нашли их – следы его инициалов.

Т. А.

Он улыбнулся.

Только один человек, кроме него, знал об этом дереве: его брат – и он был мертв.

Он оставил дуб среди теней и зашагал по лесу. Вскоре стемнело.

Но он знал путь домой.

Я бежала – по дорожке и вверх по холму – под проливным дождем. Я задыхалась, потому что, в отличие от него, не привыкла к такому темпу передвижения. На ступенях у входа в Дом я едва не подвернула лодыжку.

Его мысли все еще оставались в моей голове, как пленка масла на поверхности воды. У меня началась мигрень. Я по-прежнему чувствовала тяжесть медальона, свисавшего с моих пальцев.

Камень Сумерек.

Он спрятал его, предал земле.

Значит, принцесса все-таки украла его с шеи королевы.

Но что еще важней… остался ли камень на том же месте, под тем старым дубом?

Я вбежала в парадные двери, испугав сонного дворецкого, и бросилась по коридору к кабинету Вдовы. Заколотила в дверь, разбрызгивая вокруг воду.

– Войдите.

Я ворвалась в кабинет. Вдова вскочила на ноги, испугавшись при виде мокрого платья и крови у меня на руке.

– Бриенна! Что случилось?

Я не знала, даже не представляла, что собираюсь сказать, но просто не могла хранить тайну. Если бы Картье остался в Доме, я рассказала бы все ему или Мириай. Но здесь была только Вдова. Мои туфли скрипнули по ковру – я опустилась в кресло напротив.

– Мадам, я должна вам кое-что рассказать.

Она медленно села, встревоженно глядя на меня:

– Тебя кто-то обидел?

– Нет, но…

Она ждала, не сводя с меня распахнутых глаз.

– У меня… были видения, – начала я. – Я видела прошлое.

Я рассказала ей о первом превращении, вызванном «Книгой Часов», как музыка Мириай, основанная на мэванских мелодиях, унесла меня на вершину северной горы и, наконец, о своей и его царапине, лесе и погребении камня.

Вдова вскочила на ноги так резко, что огоньки свечей на ее столе заплясали.

– Тебе известно его имя?

– Нет… Но я видела инициалы на коре: Т. А.