Петр Первый. Благо или зло для России? - Евгений Анисимов

Спустя некоторое время произошло удивительное восхождение Неплюева по служебной лестнице, о чем он написал: "1721 года, генваря, в первых числах, был трактамент для всех бояр и для морских и гвардии офицеров, почему и я тут был. Мы, отобедав прежде, из-за столов встали, и я и со мною несколько человек вошли в ту камору, где государь сидел еще за столом; государь был очень весел и по малому времени изволил начать разговор, что ему потребен человек с италиянским языком — послать в Царьград резидентом. Александр Гаврилович (Головкин) отвечал, что он такого не знает, а Федор Матвеевич говорил, что он такого знает и очень достойного, но то беда, что очень беден. Государь отвечал, что бедность — не беда. "Этому помочь можно скоро, но кто тот такой?" Федор Матвеевич сказал: "Вон он за тобою стоит" — "Да их стоит за мною много" — сказал государь. Федор Матвеевич отвечал: "Твой хваленый, что у галерного строения". Он оборотился и, глядев на меня, изволил сказать: "Это правда, Федор Матвеевич, что он добр, но мне хотелось его у себя иметь". Я поклонился государю, а он, подумав, изволил приказать, чтоб меня во оную посылку назначить, и при сем из-за стола встали, а меня адмирал поздравил резидентом и взяв за руку, повел благодарить к государю. Я упал ему государю в ноги и, охватя оные, целовал и плакал. Он изволил сам меня поднять и, взяв за руку, говорил: "Не кланяйся, братец! Я ваш от Бога приставник и должность моя — смотреть того, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять, буде хорош будешь, не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь; а буде худо, так я — истец, ибо Бог того от меня за всех вас востребует, чтоб злому и глупому не дать места вред делать: служи верою и правдою! Вначале Бог, а при нем и я должен буду не оставить". Сие говоря, оборотясь, изволил молвить: "Кого ж я возьму на его место?" И с тем словом опустил свою руку, а я при сем целовал оную, и изволил от меня отдалиться".

Петр постоянно внедрял в сознание своих подданных мысль о том, что русскому человеку доступны все искусства и ремесла, только надо учиться, работать, а не лениться. В этом смысл просвещенного патриотизма Петра — западника и одновременно русского, православного человека. Его мысль была усвоена современниками и потомками, особенно в царствование его дочери — императрицы Елизаветы. Во время ее царствования, с середины XVIII века, наступила эпоха Просвещения, которая, воспользовавшись новыми идеями Вольтера, Даламбера и других энциклопедистов, тараном разрушила в Европе стены феодализма и Старого режима. В России идеи Просвещения выполнили другую роль: они способствовали развитию образования, распространению знаний, созданию инфраструктуры культуры и науки, возникновению университета, Академии наук и художеств, типографий, других культурных инициатив. Эта просветительская программа, космополитичная и интернациональная по своему содержанию, как-то естественно уживалась с патриотизмом, подчеркнутой любовью к России. Мысль образованных людей того времени проста: солнце знания светит одинаково для всех народов, а значит, русские — такие же, как другие народы; все народы в мире равны в борьбе с невежеством, Средневековьем, ксенофобией, изоляционизмом. И. И. Шувалов писал, что наше отставание от других наций в сфере культуры дало повод некоторым людям на Западе думать о неспособности России производить таланты, однако все дело в позднем начале обучения, что случилось не по нашей вине — столетия над нами было тяжкое иго монголо-татар, долго мешала самоизоляция. Это закончилось, и теперь задача русских — преодолеть комплекс национальной неполноценности, убедить просвещенную Европу, что русские способны делать то, чем гордятся другие.

При открытии Московской университетской гимназии в 1755 году Н. Н. Поповский обратился к студентам со следующими словами: "Если будет ваша охота и прилежание, то вы скоро можете показать, что и вам от природы даны умы такие же, какими целые народы хвалятся, уверьте свет, что Россия больше за поздним начатием учения, нежели за бессилием в число просвещенных народов войти не успела". Русский язык не хуже других, если ему и не хватает слов, то надо их взять у других народов (сейчас в русском языке 20 тысяч заимствованных слов и понятий, 4 тысячи из которых введены только при Петре). М. В. Ломоносов писал: "Я не могу довольно нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростью и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но подобно оным, в себе купно природную и свойственную версификацию иметь может", то есть пригоден к сочинению стихов, что ученый и подтвердил. Люди были убеждены, что национальный характер не препятствует освоению нового. Как писал один государственный деятель елизаветинской поры, мы не должны бояться учиться у других народов: "Нам нечего стыдиться, что мы не знали об иных полезных воинских порядках, кои у неприятеля введены, но непростительно б было, если бы их пренебрегли, узнав пользу оных в деле". И главное — "Смело можно народ наш в рассуждение его крепости и узаконенного правительством послушания, уподобить самой доброй материи (глине), способной к принятию всякой формы, какую ей дать захотят". Только нужна просвещенная воля самодержавной власти.

Итак, просвещенный патриотизм Петра Великого нес в себе идею собственного совершенствования русского народа и не имел ничего общего с национализмом последующих времен, который строился на собственной исключительности и унижении других народов. Первый утверждал: "Мы, русские, не хуже других народов". Второй отвечал: "Мы, русские, лучше других народов". В этом — принципиальная разница.

Недоброжелатель:

Все сказанное Вами справедливо, но приложимо, видимо, к 1–2 процентам населения, а все остальные 98–99 процентов разве мыслили как Неплюев или Ломоносов? Черта с два! Петровские реформы повернулись к ним совсем не той стороной, которую видел И. И. Неплюев. Параллельно с усилением господства бюрократии происходили важные социальные перемены, суть которых сводилась к сужению прав и сокращению возможностей подданных. Я уже говорил об удушении экономики в результате ликвидации самого понятия "вольный" или "свободный" человек и последовательного искоренения этой категории из русского общества. В законодательстве состояние "вольности" приравнивалось к бегству, опасному для государства девиантному поведению. Каково — свободу считать девиантным поведением! Социальная картина предпетровской эпохи была совершенно иной. Довольно рыхлая структура общества имела множество промежуточных социальных состояний, унаследованных от Средневековья. Границы между сословиями были в достаточной степени размытыми, и между высшими служилыми "по отечеству" и низшими служилыми "по прибору" не существовало непреодолимой стены. Право и реальная жизнь обеспечивали активную социальную и территориальную мобильность.

Петровские реформы резко изменили прежнюю социальную структуру, разом ухудшив положение многих сословий. Причины этого связаны не только с недоверием Петра к элите, но и с начавшимися кардинальными реформами, неизбежно вызывавшими серьезные социальные последствия. Вместе с тем во многих действиях Петра нельзя не усмотреть сознательного желания разрушить старую социальную организацию, наказать "старину" в социальной сфере, отомстить прошлому. Именно этим объясняется столь жесткая позиция Петра в отношении Боярской думы. Однако и на этом преобразования не заканчиваются. Царь решился в корне изменить не только наличный состав высшего слоя служилых чинов, ранее называвшийся Государевым двором, но и сам принцип продвижения по службе. Впоследствии принцип личной выслуги был обозначен формулировкой "знатность по годности считать" и воплощен в Табели о рангах, созданной в 1722–1724 годах. Этот один из важнейших документов русской истории знаменует собой полный разрыв со старой чиновной иерархией. Несколькими указами утверждалось, что прежнего беспрепятственного движения наверх, к титулам и должностям, уже не будет, сыновья не смогут наследовать места отцов и должны начинать службу с низших должностей. В царской формуле был и второй смысл, который почему-то ускользает от восхвалителей Петра: понятие "годность" весьма расплывчато, ее определяют не только экзамены или выслуга, но и воля монарха, а иногда и его каприз. Таким образом, обнаруживалось усиление самодержавия в сфере социального регламентирования. Многие преемники Петра так и понимали "годность", благодаря чему их любимцы вслед за Меншиковым весело взбегали вверх по лестнице Табели о рангах до самой верхушки. Для других та же Табель значительно ограничивала прежнюю социальную мобильность, а порой делала ее просто невозможной.