Святой сатана - Анатолий Олегович Леонов

ногти на руках убитого монаха обломаны до крови, а глубокие ссадины на лице подтвердили догадку, что труп тащили по камням или щебенке. Бросилась в глаза и желтая пыльца пижмы на одежде, которую он в уличных сумерках принял за обычную грязь. Сделанные наблюдения весьма ограничивали поиск места, где совершено было убийство несчастного отца Симеона.

Удовлетворенный проделанной работой отец Феона скинул на пол ненужный уже кожух и вышел из ледника на свежий воздух. Рассвело. Двор был еще пуст, но уже скоро на колокольне звонари должны были ударить в колокола, созывая монастырских насельников на утреннюю службу.

Крепко потерев ладонями осунувшееся от усталости лицо, отец Феона с прищуром посмотрел на появившееся на горизонте солнце, наслаждаясь его теплом, когда краем глаза заметил растрепанного Маврикия, вприпрыжку несущегося по Соборной площади. Послушник бежал, придерживая одной рукой на затылке норовящую слететь с головы старенькую камилавку, второй он призывно махал учителю, желая привлечь к себе его внимание.

Увидев столь потешное зрелище, отец Феона легко догадался, что в обители опять произошло что-то, что требовало его безотлагательного вмешательства.

– Отче, – задыхаясь от бега, выпалил Маврикий, как только смог это сделать внятно. – Несчастье в обители! Невеста царская пропала!

Глава двадцатая

Без лишних церемоний, чеканно-быстрым, по-военному размеренным шагом вошел отец Феона в покои игумена Иллария, властным движением руки упредив желание осоловевшего служки, сидевшего в передних сенях, воспрепятствовать этому. В игуменской моленной на широкой резной лавке, стоящей под красным окном, в мрачном безмолвии сидел боярин Шереметев и терпеливо ожидал, пока Илларий и присоединившийся к нему воевода Стромилов, стоя на коленях у иконостаса, отбивали бесконечные поклоны Спасителю, Богородице и Иоанну Крестителю, молясь за упокой души отца Симеона да за здравие царской невесты Марии Хлоповой.

Терпения опытному дипломату было не занимать, однако, увидев монаха, входящего в комнату, боярин не выдержал и, вскочив на ноги, бросился к старому приятелю.

– Гришка… Григорий Федорович, что происходит? Какой злодей это совершил?

– Ты, Федор Иванович, про душегубство или пропажу Хлоповой толкуешь? – уточнил Феона, несмотря на то, что прекрасно понял, о чем спрашивал его лукавый царедворец.

– А… нет, так-то конечно… – слегка смутился боярин от случайного откровения.

– Только убийство, – добавил он после короткого размышления, – это происшествие местное, а вот пропажа царской невесты – дело государево! Тут головы полетят, никому не поздоровится!

– Напрасно ты так, боярин, – покачал головой Стромилов и, поднявшись с колен, тут же всем телом осел на лавку, жалобно скрипнувшую под немалым весом воеводы. – Два преступления за одну ночь в маленькой обители невольно заставляют думать об их связи между собой. Как мыслишь, отец Феона?

– Полагаю, тут ты прав, Юрий Яковлевич, – согласился монах. – Что известно о пропаже?

Стромилов скривился, как от зубной боли, и беспомощно развел руками.

– Со слов бабки Хлоповой, вчера, отстояв вечерю, Мария сразу легла спать, а утром ее постель оказалась пустой. Служанки ничего не слышали и не могут ничего сказать. Никаких следов. Ничего нет, что хоть как-то могло помочь в розыске. Прямо колдовство, прости Господи!

Стромилов поспешно перекрестился, тайком сплюнул через правое плечо и схватился за серебряную пуговицу на своем кафтане. Федор Шереметев, никогда не отличавшийся ни суеверием, ни особой набожностью, увидев ужимки воеводы, нахмурился.

– Вы вот что, судари мои, ворожбу сюда не впутывайте! Архиепископ Арсений только того и ждет. Лучше думайте, что делать. Вы же знатоки!

– Видимо, не все так думают, – криво усмехнулся отец Феона. – Меня предупредили под страхом темницы, чтобы не лез в расследование, пока старец Иов под судом!

– Это кто же в моей обители такой шустрый? – прервал молитву на полуслове возмущенный игумен. – Часом, не пресвитер Варлаам? Этот прыщ московский во все свой нос сует! Теперь ему мой дознаватель мешает!

– Пустое! – махнул рукой Стромилов. – Если дело только за этим, то дьяк мой Остафий Кувшинов вторую неделю дома лежит, камчюгом[60] разбитый, а меж тем дела его в запустении пребывают. С твоего разрешения, отче, возьму я отца Феону в свои помощники?

– Богоугодное дело, сын мой! На то благословляю! – пылко воскликнул порывистый игумен, сотворив размашистое крестное знамение над головами собеседников, при этом едва не свалив на пол резной аналой с тяжелым рукописным Евангелием.

Смешливый Шереметев коротко прыснул в рукав бархатного кафтана. Стромилов недоуменно пожал плечами:

– Чего смешного?

Затем, оглядев присутствующих, веско закончил:

– Значит, решено!

– Вот и славно! – кивнул отец Феона. – Тогда давай, Юрий Яковлевич, пойдем и посмотрим, что мы имеем?

– Эй, так нечестно! – неожиданно возмутился боярин Шереметев, протестующе размахивая короткими пухлыми руками. – А как же мы?

Боярин встал посередине игуменской моленной, гордо подбоченившись и высоко задрав холеную бороду, аккуратно подрубленную лучшим московским цирюльником, привезенным в обозе.

– Нам с отцом-наместником тоже хочется знать. Так что, Гришка, пойдем вместе! Я правильно говорю, отец Илларий?

Наступила неловкая пауза. Игумен помялся в нерешительности, всем своим видом выражая сомнение.

– Ежели разговор про отца Симеона, то я, пожалуй, воздержусь! Не по мне это!

– А мне вот любопытно! – упрямился боярин.

– Ладно, Федор Иванович, вместе так вместе! – улыбнулся монах и жестом предложил всем участникам разговора устроиться на широкой лавке под красным окном.

Присутствующие без лишних разговоров расселись по местам в ожидании слов монаха. Феона задумчиво прошелся по комнате и, остановившись напротив них, произнес с твердой убежденностью в голосе:

– Пока я не могу объяснить, но точно знаю, что между двумя преступлениями, совершенными ночью в обители, существует прямая связь.

– Твое чутье всем известно! – перебил Шереметев и тут же осекся под пристальным взглядом монаха.

– Так вот, – продолжил Феона, дождавшись тишины, – мы ничего не знаем о пропаже Хлоповой и зацепиться здесь нам не за что. Зато в убийстве отца Симеона преступники не были столь безупречны. Они достаточно наследили. Это дает нам надежду. Распутаем убийство монаха, узнаем, что произошло с царской невестой.

– Не томи, отец Феона, – заерзал на скамье Стромилов, – скажи уже, чего ты выяснил?

Вместо ответа Феона засунул руку за пазуху своей однорядки и вынул оттуда маленькую веточку с желтым цветком.

– Как думаете, друзья, что это?

– Цветок какой-то! – пожал плечами Шереметев.

– Пижма вроде? – подслеповато прищурился игумен Илларий.

– Точно, пижма, – удовлетворенно кивнул отец Феона и передал веточку ничего не понимающему воеводе.

– А еще ее называют дикой рябиной и велесовой травой. Эту веточку я нашел в складках одежды убитого ключника.

– Ну и что с того? Подумаешь, цветок!

Стромилов, равнодушно повертев ветку в руках, вернул ее обратно.

– А то, Юрий Яковлевич, – улыбнулся Феона, принимая цветок обратно, – что растет пижма здесь только в одном месте. В этом месте, думаю, отца Симеона и убили.

Глава двадцать первая

На пустыре рядом со Сторожевой башней были навалены горы щебня и песка. Мастеровые, пару дней назад завершившие ремонт северной части монастырской стены, пока не только не разобрали леса вокруг башни, но даже мусор за собой убирать не торопились, чем весьма возмущали покойного отца Симеона, при любом удобном случае пенявшего строителям на небрежение и нерадивость к порученному делу.

Поредевший «отряд»