Прежде чем ты уйдешь - Клэр Свотмен

– Хм?

– Ну, ты понимаешь, все это. – Он обводит рукой крошечный садик и окна квартиры.

Приподняв голову, я озираюсь по сторонам, яркое солнце бьет прямо в глаза. Потом я перевожу взгляд на Эда. Смотрю на его волосы, упрямо падающие на глаз, на загорелое от работы на свежем воздухе лицо, на подбородок, заросший темной щетиной, и понимаю, что вот он, момент истины. Все правильно.

Я прижимаю ладонь к щеке Эда, ощущая шершавость небритой кожи. Он нежно накрывает мою руку своей.

– Эд, это идеально.

– Да, – кивает он. – И пусть всегда будет так!

Конечно, ничто на свете не может длиться вечно, я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Вот потому-то час спустя мы уже дома и распаковываем коробки. Чары разрушены.

– Мне казалось, ты говорила, мы сделаем это завтра, – ворчит Эд, разворачивая завернутые в газеты тарелки. – Блин, зачем тебе столько тарелок?

– Я люблю есть как положено. Кстати, а зачем тебе столько домашних растений?

– Три! У меня их только три!

– Да неужели? – Выразительно подняв брови, я оглядываю комнату. Если не ошибаюсь, то растений как минимум семь.

– Часть из них для улицы. Ампельная фуксия, например.

– Ой, по мне, так они все одинаковые.

Эд закатывает глаза:

– Боже мой, какая невежда! Я, пожалуй, отнесу цветы на улицу, а ты оставайся распаковывать пожитки.

Он, кряхтя, поднимает с пола горшок с самым крупным растением и выходит с ним через заднюю дверь. А я возвращаюсь к своим тарелкам, составляя их стопками рядом с кружками. Эд тем временем продолжает выносить цветы, шаркая ногами за моей спиной. Он вне себя от счастья, что нам удалось найти жилье с садом, причем сад для него явно важнее самой квартиры.

– Ты только представь, мы можем в любое время выйти во двор, подышать свежим воздухом, – говорил мне Эд.

– Эд, твой сад размером с носовой платок. Сюда выходят окна еще пятнадцати квартир, да и расположен он в самом центре Крауч-Энда. Его вряд ли можно назвать королевским ботаническим садом!

– Да, но когда-нибудь мы сможем найти садик побольше, в самой глуши. Это только начало, – отмахивается Эд.

Тогда я ему ничего не сказала, но сейчас наш давнишний разговор не выходит у меня из головы. Эд любил деревню, и, хотя в данный момент ему было хорошо в Лондоне, он считал, что жизнь в городе – временное явление. В отличие от меня. В том-то и проблема. Я не представляла себе жизни вне Лондона, а тем более в деревне. Но вместо того, чтобы поговорить с Эдом, я как страус зарывала голову в песок в надежде, что все это не имеет значения.

Но, как оказалось позднее, очень даже имеет.

А что, если попробовать прямо сейчас затронуть больной вопрос и предупредить Эда, что мне вряд ли захочется жить за городом, в большом доме, где звенят детские голоса, о чем он всегда мечтал? И предотвратит ли это ожидавшие нас впереди бесконечные разборки?

– Эд?

– Да? – С горшком в руках он останавливается посреди кухни и пытается отдышаться.

– Мне нравится жить в Лондоне.

– Мне тоже.

– Но ты ведь не собираешься осесть здесь надолго, так?

Эд прислоняет горшок к кухонному прилавку:

– Зо, горшок чертовски тяжелый. Какая такая срочность обсуждать это прямо сейчас?

– Но мне очень важно знать.

– Тогда погоди секундочку. – Он ставит горшок с цветком на пол, вытирает руки о джинсы. – Ладно. Я весь внимание. В чем дело?

– Я переживаю. А что, если в один прекрасный день тебе всего этого окажется недостаточно?

– Ты сейчас о чем? О нас с тобой или о квартире?

– О нас. О нашей жизни в городе. Я переживаю из-за того, что ты, возможно, думаешь, будто это только на время и в один прекрасный день я захочу переехать в большой дом в деревне. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь этого захочу.

Эд облокачивается на прилавок и с шумом выдыхает. Он задумчиво смотрит куда-то вдаль.

– Умеешь ты выбрать подходящий момент!

– Прости. Но мне было важно это обсудить.

– Я тебе вот что скажу. Давай радоваться сегодняшнему дню, тому, что мы здесь, ну а там поживем – увидим. Да, по-моему, было бы здорово жить там, где много воздуха и более просторно, но это отнюдь не самое главное. – Он пытается заглянуть мне в глаза. – Зои, мне нужна ты, и только ты. С тобой я готов жить хоть в глинобитной хижине посреди пустыни.

– Эд, не уверена, что в пустыне есть глина. Думаю, там кругом один песок, – улыбаюсь я.

Эд молниеносно хватает свернутую газету и швыряет мне в голову:

– Морган, это вовсе не смешно.

– Нет, Эд. Я обожаю повеселиться. Ты меня еще плохо знаешь.

Внезапно лицо Эда становится серьезным.

– Похоже, в ближайшие годы нам предстоит много чего узнать друг о друге, а?

При этих словах у меня на глаза наворачиваются слезы. Эд совершенно прав. Нам действительно предстоит много чего узнать друг о друге, а также о том, что готовит для нас будущее. По крайней мере, Эду. Что до меня, то я и так слишком много знаю.

– Да, похоже, ты прав.

Ближе к вечеру, когда все пожитки наконец распакованы, а на Лондон опускаются сумерки, мы с Эдом плюхаемся в изнеможении на кожаный диван из комиссионки.

– Черт, я уже как загнанная лошадь, которую пристреливают. – Я кладу голову на плечо Эда, он нежно меня обнимает.

– Я тоже.

Эд включает телевизор, мы тихо сидим, уставившись в экран. Я чувствую, что у меня больше нет сил растягивать сегодняшний день. Пора двигаться дальше в надежде, что будет следующий. Мои веки тяжелеют, дыхание выравнивается, я медленно погружаюсь в темноту…

Зои, это мама.

Я сонно протираю глаза. Меня будит надрывающийся телефон, я едва-едва успеваю ответить, буквально на последнем гудке.

– Привет, мам.

– Ты в порядке. Я что, тебя разбудила?

– Мм… Хм… Да нет, все нормально.

Я смотрю заспанными глазами на часы. 7:15. С чего это вдруг мама звонит в такую рань? И где я?

Дав мне сориентироваться, мама продолжает разговор, и я судорожно пытаюсь понять, о чем речь.

– Я только позвонила, чтобы пожелать тебе сегодня удачи. Мы с папой вчера весь день о тебе думали. Обещай сообщить мне, как все прошло, когда освободишься!

Не понимая, о чем она толкует, я оглядываю комнату в поисках ключа к разгадке, пытаюсь ухватить обрывки воспоминаний, порхающих в голове, точно легкокрылые бабочки.