Книга домыслов - Эрика Свайлер

Пибоди нашел в Тарритауне одного бондаря-шотландца. После приватного выступления Мелины сошлись на приемлемой цене. Сделанная бондарем лохань была незамысловата, но вполне устраивала Пибоди. Бондарь с помощью молотка просто-напросто скрепил несколько клепок обручами так, что внутри можно было свободно плавать, а стоящие сбоку люди видели, что в лохани происходит.

Пока цирк стоял лагерем, дожидаясь, когда заказ будет выполнен, Пибоди поручил Бенно сколотить несколько невысоких лавок, на которые смогли бы усесться до десяти человек. Прибегнув к помощи Амоса, Бенно изменил первоначальное предназначение дорожных сундуков, в которых хранились цирковые костюмы, и корыт для стирки белья, превратив их в надежные подпоры.

После обеда, махая молотком, Бенно заметил Амосу:

– Русалка очень красивая. Я заметил, что она на тебя то и дело посматривает.

Тот согласно закивал.

Бенно ударил молотком по долоту. Полетели мелкие щепки.

– До Мелины ей далеко, но девушка однозначно премиленькая.

Закрепив доску, Амос склонил голову набок. Со времени появления в лагере Эвангелины он и думать перестал о Мелине.

– Тебе повезет, если она у нас задержится.

Что-то сжалось в груди Амоса. Он понятия не имел, как назвать это щемящее чувство. Парень пожал плечами.

– Слишком губу не раскатывай. Еще неизвестно, сколько она у нас пробудет. С другой стороны, только представь, какое у Сюзанны гибкое тело!

Амос не отрываясь смотрел на доску. Ему не хотелось ничего отвечать своему другу. Перестать думать об Эвангелине он просто не мог.

Воду в лохань носили ведрами все члены труппы. Не работали только Пибоди и мадам Рыжкова. Их старые спины и руки просто не выдержали бы такой нагрузки. Пибоди следил за ходом работ, давал указания, руководил, в то же самое время придумывая вступительную речь к новому номеру.

Эвангелина будет русалкой из давно затонувшей Атлантиды. Чудо таинственных океанов и тайна морей. В порыве нетипичного для него хвастовства Пибоди заказал местному живописцу, рисующему вывески, намалевать несколько афиш, изобразив Эвангелину с длинным рыбьим хвостом.

На замечание девушки, что никакого хвоста у нее нет и люди будут разочарованы, Пибоди ответил:

– Ты красива. Все остальное не важно, если ты сможешь подолгу задерживать дыхание и плавать под водой.

Пибоди настоял на том, чтобы Эвангелина надела на себя длинную белую сорочку, которая прилипнет к телу, когда девушка погрузится в воду.

Первая часть номера прошла безукоризненно, девушка главным образом плавала. Впрочем, из-за прилипающих к спине мокрой ткани и волос плавание на спине было затруднено, но Эвангелина справилась. Когда она остановилась, улыбнулась зрителям и помахала им рукой, Пибоди рассказал публике о таинственности ее происхождения.

Взмахнув рукой, хозяин цирка хлопнул ладонью по краю лохани и скомандовал:

– Ныряй!

Выдохнув, девушка опустилась на дно лохани. Подол рубахи развевался в воде. Голос Пибоди долетал до ее слуха сквозь водную толщу. Он предложил собравшимся, если те пожелают, считать, а сам произнес долгую мрачную речь.

– Ужасы и мучения океанской бездны, добрые леди и остальные мягкосердечные зрители! Вот что выпало на долю этой хрупкой девушки! Бедное создание! А вы бы выжили, доведись вам испытать такое? – В этом месте Пибоди указал пальцем на самого маленького мальчика среди зрителей и продолжил: – А ты, добрый малый, выжил бы, окажись на ее месте?

Под водой Эвангелина оказалась один на один со своим страхом. Когда она закрывала глаза, то представляла себе, как разбитые в кровь губы бабушки Виссер вопрошают ее, зачем она это сделала. Вода немилосердно давила ей на живот и грудную клетку. Казалось, что это руки старухи сжимают ее. Старческий голос молил: «Пожалуйста!»

Прошла, кажется, целая вечность. Наконец Пибоди постучал рукой по краешку лохани, давая Эвангелине понять, что номер подошел к концу. Девушка взмахнула своими руками так, чтобы мокрая ткань рукавов стала похожа на крылья. Она всплыла. Ее макушка показалась над поверхностью, глаза медленно раскрылись. Эвангелина улыбнулась улыбкой циркачки, как учил ее Пибоди. Когда ее плечи поднялись из воды, она вздохнула. Воздух проник в ее легкие, а мокрая ткань прилипла к груди. Теперь девушка походила на Венеру, выходящую из пены морской. В первое время мужчины старались не смотреть на нее. Им было стыдно. Но со временем чувство стыда притупилось.

Две пары глаз неотступно наблюдали за Эвангелиной. Одна пара принадлежала мужчине со шрамом, другая – немому.

Когда они переезжали по раскисшим дорогам из города в город, лохань служила ей кроватью. Если поставить ее на бок и положить внутрь матрас, набитый соломой, получалось вполне сносное убежище от непогоды. Холстина, повешенная спереди, защищала от ветра и дождя, а также создавала иллюзию личного пространства. Эвангелина приделала крючки к краю гигантской лохани и повесила на них подаренную Мелиной пропитанную маслом ткань, превратив реквизит своего выступления в довольно уютную «комнату».

Девушка начала ловить себя на том, что против своей воли засматривается на немого предсказателя судьбы. Он обладал грацией и быстротой животного, всегда был готов помочь, а еще девушка часто замечала, что Амос на нее смотрит. Он тотчас отводил взгляд, но Эвангелине все равно казалось, что для него она словно открытая книга, что молодой человек знает все ее тайны. Он принес ей одеяла, чтобы постелить их в тех местах, где солома вылезла в прорехи матраса, а затем принялся проверять, хорошо ли законопачены швы между дощечками, проводя пальцами вдоль стыков. Амос не уходил до тех пор, пока Эвангелина не задернула промасленную ткань и мягким голосом не произнесла: «Спокойной ночи, Амос».

Девушка не знала, что парень стоял снаружи, пока не удостоверился, что она заснула. Каждый раз, зашториваясь на ночь, Эвангелина ощущала тихое довольство и умиротворение. Иногда она строила догадки о том, как бы звучал его голос, если бы он у него был. Пибоди сказал, что Амос немой, но не объяснил причин его немоты. Быть может, он получил серьезную травму. Эвангелину интересовало, может ли он издавать хоть какие-нибудь звуки и как он предсказывает судьбу, если нем.

Амосу снились сны мальчика-дикаря: кишащие диким зверьем болота; мягкий мох, на котором так приятно соснуть; удовольствие от ощущения прохладной речной воды на коже; красивая женщина, купающаяся в реке, ее волосы колышутся вокруг тела, словно вода от ветра… Ночи Эвангелины были куда мрачнее. Ей снилось, как она на четвереньках выбирается из серого дома в Кроммескилле. Колени ее содраны, ранки кровоточат. На них слой грязи и прилипшие к коже сосновые иголки. Как всегда, за ней гналась бабушка с побагровевшим лицом и молила о прощении и спасении: «За что? За что? Я же тебя любила!»