Книга домыслов - Эрика Свайлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я встретил Алису, стоя в проеме двери и опираясь спиной о притолоку. Ребро бруса врезалось мне в спину. По всем правилам полагалось пригласить гостью в дом, но ее квартирка, в отличие от моего дома, опрятная, а на кровати лежит целая гора подушек.
– У меня совершенно вылетело из головы. Прости.
Она вертела в руке связку ключей, а затем хлопнула ладонью себя по бедру.
– Ты извинился. Принято.
– Пять минут – и я буду готов.
– Чья это машина?
Алиса указала на «олдсмобиль».
– Энола сегодня приехала. Мы так заговорились, что я не обратил внимания, который час.
– Она вернулась?
Алиса стояла, скрестив руки на уровне талии, слегка покачиваясь с носков на пятки. Все, что моя подруга знала об Эноле, рассказал ей я, либо это были уж совсем давние воспоминания. Надоедливая, эгоистичная, инфантильная и немного сумасшедшая. Должно быть, я сам говорил это Алисе в свое время.
– Мне следует пойти поздороваться с ней, – глядя на окно дома, произнесла моя гостья.
Я сказал, что Энола спит. Алиса вопросительно приподняла брови:
– Хочешь, чтобы я зашла?
– Нет… Да… Она сейчас спит. Я бы хотел, чтобы ты зашла, но в доме ужасный беспорядок. Мои вещи раскиданы повсюду. Я уже готовился ко сну…
Алиса улыбнулась.
– Я тоже хочу спатки.
– Хорошо.
Женщина проскользнула мимо меня прежде, чем я успел передумать и остановить ее.
Стоя посреди гостиной, Алиса медленно окинула ее взглядом – так, как обычно делают люди, попав в картинную галерею. При каждом шаге с ее резиновых шлепанцев на пол сыпался песок. Клочки бумаги, разбросанная одежда, трещины на стенах, ходящие ходуном под ногами половицы… Я от досады укусил себя за костяшки пальцев.
– Ой-йо-йой! – вырвалось у Алисы.
– Да уж. Я бы предложил тебе где-нибудь присесть, но, думаю, лучше будет пойти в кухню.
– Не надо. Все в порядке.
Алиса заглянула в коридор. В него выходили три двери: спальни сестры, моей спальни, куда уже не положишь ни себя, ни гостью. За третьей дверью находилась спальня покойных родителей. Нам придется обойтись диваном, как-то сдвинув в сторону мою одежду и книги.
– На работе ты всегда был сама аккуратность.
– Эскапизм[6], полагаю.
Алиса рассмеялась. Слава богу! Я предложил поехать к ней.
– Только мне на переодевание нужно минут пять.
Моя гостья сказала, что не стоит беспокоиться.
– К тебе приехала сестра. Вы долго не виделись.
На крыльце она довольно сдержанно чмокнула меня в губы. Из-за чего это? Из-за того, что она увидела мое жилище, или дело в том, что ее родители живут напротив, через улицу? А на крыльце их дома горел фонарь. Я снова перед ней извинился. На этот раз Алиса взяла меня за руку и слегка ее сжала. У нее на коже между указательным и большим пальцами есть местечко, отполированное множеством прикосновений к удочке. Искра страсти пробежала между нами. Мы стояли, не отрываясь друг от друга целую минуту.
– В следующий раз обязательно позвони, – сказала она.
– Позвоню.
Я стоял на крыльце до тех пор, пока ее автомобиль не скрылся за поворотом.
Сев за компьютер, я отправил свое резюме на соискание должности в архив видеозаписей. Не совсем по моему профилю, но попытаться стоит. Через какое-то время резюме вернулось обратно. Место уже занято. Этого следовало ожидать. Я слушал, как волны разбиваются о скалы близ побережья. Мысли мои вертелись вокруг Алисы, сползающего в море дома, в котором я живу, и женщин-утопленниц. Я пытался заснуть, но не смог. Смирившись с этим, я занялся бумагами.
Чуть позже из спальни Энолы до моего слуха донеслось едва уловимое шуршание. Я отложил бумаги в сторону и заглянул в комнату сестры.
– Эй, ты не спишь?
Энола сидела, скрестив ноги, на полу посреди комнаты. Она ссутулилась и слегка покачивалась из стороны в сторону так, словно впала в молитвенный транс. Перед ней были выложены в линии карты Таро. Энола с необыкновенной быстротой, словно карточный шулер, выложила перед собой еще шесть рядов по шесть карт в каждом. Карты мелькали, словно рябь на поверхности воды. Как только последняя карта легла на свое место, Энола тотчас же одной рукой сгребла их все, перетасовала и снова начала раскладывать.
– Энола…
Сестра никак не отреагировала. Она продолжала упражняться, хотя в этом не было никакой необходимости. Каждое ее движение было выверено, словно у балерины. Колода карт была очень потертой. Рубашки потускнели и пожелтели. В прошлом, скорее всего, они были оранжевыми или, возможно, красными, но сейчас об их первоначальном цвете можно было лишь строить предположения. Уголки карт загнулись и пообтрепались. Старый картон. Такой нельзя хранить в сыром месте. Оттуда, где я стоял, видно было плохо, но мне показалось, что лица нарисованы несколько грубовато. Может быть, ручная работа. Сестра с меланхолическим видом вновь собрала карты. Я наблюдал за тем, как она совершает одно и то же действо. Разложить – собрать, разложить – собрать… Она напоминала человека, страдающего маниакальным синдромом. Казалось, она ничего вокруг не замечает.
Я вновь позвал сестру. Она меня не услышала. Она меня не видела.
Я прикрыл за собой дверь. Вернувшись в гостиную, я засел за «Принципы прорицания» и тут неожиданно вспомнил, где уже видел такое. Мама сидела за квадратным, окантованным металлом кухонным столом, а папа молил ее прекратить и идти спать. Мама же, раскачиваясь на стуле, упорно продолжала раскладывать карты. Карты со свистом рассекали воздух. «Паулина, – шептал папа, – пожалуйста».
Что-то явно не так с Энолой.
Я вышел с телефоном из дома. Ночь была теплой и душной. Он ответил после шестого звонка.
– Саймон! Святые небеса! Уже поздно!
– Извините, – произнес я.
– Ничего, минуточку…
Я слышал, что он перед кем-то извиняется. Потом женский голос что-то пробормотал в ответ. Должно быть, это его жена. Приглушенные шаги. Скрип открывающейся и закрывающейся двери.
– Что случилось?
– Я кое-что нашел.
– Что?
– Это касается моей семьи. Мне кажется, в журнале упомянуты имена кое-кого из моих предков. И еще. Они умерли… Ну конечно, все когда-нибудь умирают, но они умерли очень молодыми. На протяжении нескольких поколений все женщины моей семьи тонули.
Повисла тишина. Я слышал плеск волн, стрекотание цикад, шум крови у меня в ушах.
– Мартин! Вы ведь знаете, что моя мама покончила жизнь самоубийством?