Клянусь, я твой - Полина Эндри

Девушка, не глядя на меня, что-то черкает в моей медицинской карте. Она долго молчит.

— Раздевайтесь, ложитесь на кушетку, — голос врача сухой и профессиональный.

Я покорно следую в дальний угол кабинета, снимаю с себя одежду и ложусь спиной в кресло, поднимаю голову и пялюсь в потолок, сгорая от мучительного ожидания.

Мне так интересно, узнала бы она меня, посмотри она мне в глаза? Подняла бы голову, прониклась бы моим положением, посочувствовала или же наоборот поддержала… Хотя, с другой стороны, меня сразу же посещает случайная мысль о том, сколько же девушек на свете думают так же, когда приходят на прием. А скольким она вот так же говорит изо дня в день? И ведь каждая, придя сюда, считает свой случай особенным…

Я испугалась. Честно. Но теперь я боюсь, что всё это окажется неправдой. Я боюсь, что тест мне соврал и беременность окажется всего лишь кратковременной сладкой иллюзией.

— Поздравляю, вы беременна.

Не иллюзия.

Я смеюсь в голос и одновременно по моим щекам начинают градом катиться слёзы. Врач накрывает меня льняной простынкой, снимает перчатки и кидает их в мусорную корзину, пристально глядя мне в лицо. Наверняка, со стороны это выглядит действительно жутковато, потому как девушка встревоженно беспокоится:

— Кимберли, с вами всё хорошо?

Мой смех стихает, я улыбаюсь, стирая ладонью крупные капли слёз, и счастливо смотрю ей в глаза:

— Да.

Эта мысль приходит мне в голову, когда я уже одеваюсь. Подтягивая лямки комбинезона, я выхожу из-за ширмы и вижу, как гинеколог сидит на своём месте, что-то чиркая в моей карте.

— Простите… Простите, но я могу поговорить с Элис Джоди? Она ещё работает здесь?

Девушка так и не поднимает головы:

— Да, но к ней нужно заранее записываться.

Я зачем-то рьяно качаю головой.

— Но я не хочу делать аборт. Мне нужно с ней всего лишь поговорить.

Девушка перестает писать и поднимает на меня настороженный взгляд.

— Я понимаю. Но к ней большая очередь, просто так вам туда не попасть.

Я смотрю ей в глаза:

— Мне очень нужно. Это недолго, обещаю.

Девушка недолго молчит. Я вижу в ее взгляде что-то среднее между сомнением и сопереживанием. Она колеблется. Наконец она вздыхает.

— Давайте так. Я вам выпишу сейчас направление, вы спуститесь вниз и зарегистрируете ваш номерок. Так вам будет проще попасть к ней. Скажите на ресепшн, что вы от меня и вам ничего платить за это не нужно.

— Хорошо. Спасибо.

Я дожидаюсь своего направления и, поблагодарив её, выхожу. За мной уже другие пациентки, я покидаю холл и спускаюсь на первый этаж. С номерком у меня не возникает проблем, на ресепшн всё происходит в точности, как сказала мне врач. А дальше все происходит будто в каком-то смутном тумане. Я поднимаюсь на второй этаж, осторожно стучу в дверь и, получив заветное «входите», нажимаю на ручку, с замершим дыханием наблюдая, как медленно она отворяется.

38

Черная синева ее волос, убранных в высокий хвост на затылке, не может перетянуть внимание от седовласых прожилок в прядях, морщин на ее лбу и нахмурено изогнутых бровей над приспущенными на переносице квадратными очками. Джоди сидит за рабочим столом в белом халате и маске на пол лица. Ее сморщенные руки заняты писаниной на белой бумаге, и если честно, я бы её не узнала, если бы не большое родимое пятно на левой руке. И все же время никого не щадит…

Я захожу в кабинет и тихим щелчком прикрываю дверь.

— Сейчас, мне нужно заполнить пару бланков. Подождите в коридоре пять минут, — сухо подаёт голос она, не поднимая лица.

Я улыбаюсь, почему-то больше не пугаясь этой холодной манеры ее общения.

— Здравствуйте. Вы наверное меня не помните… Я Кимберли. Кимберли Уильямс. Когда-то… А точнее, пять лет назад мне насильно сделали аборт. Это были вы.

Ее руки замерли над листом, потревоженные моим внезапным появлением. Ручка выпадает из дрогнувшей ладони, она делает глоток воздуха и бледные губы при этом сжимаются, как у рыбы на суше. Сначала она медленно поднимает лицо, тем временем круглая ручка достигает конца стола и падает на пол, только до нее уже никому нет дела. Джоди легонько охает и соединяет ладони у груди.

— Ах, Кимберли… Девочка с солнечным именем и жестоким отцом… Девочка моя, что же тебя снова привело ко мне?

Тон ее голоса мгновенно слабеет, он становится мягким и потрясенным, как податливый шелк. Я робко улыбаюсь, прикрывая живот руками.

— Я беременна.

Она снова охает, от неожиданности убрав руку от груди.

— О нет-нет, я не собираюсь делать аборт, — спешу заверить ее, увидев испуг в карих глазах. — Мне просто… Вы меня тогда так поддержали. Если бы не вы… Я бы точно с собой что-то сделала. Спасибо вам.

По правде говоря, сказано это было от чистого сердца и без всякого плохого умысла, но когда я снова смотрю в ее глаза, я вижу в них вставшие слёзы и сожаление. Женщина осуждающе покачивает головой.

— За что ж ты меня благодаришь, девочка… Я лишила тебя того, за что ты хваталась последними силами. Я сломала тебя.

— Вы не могли поступить иначе. Мой отец… Я знаю, что он угрожал вам вплоть до того, чтобы лишить работы. Ещё я знаю, что у вас был такой единственный случай. И не стоит корить себя за то, что сделано.

Ей нечего мне ответить, я же вижу. Я медленно подхожу, присаживаюсь на краешек стула и улыбаюсь, чувствуя, как слёзы наливаются на глаза, пробивая брешь в голосе.

— Я хочу сказать… Что я беременна от того самого человека, — по моим щекам градом хлынули слёзы, я задираю лицо и коротко качаю головой, едва не захлебнувшись всхлипом. — Боже, он же наверняка думает, что я окончательно спятила. Я убежала из дома ничего ему не объяснив… Он же там с ума сходит. Знаете, а он ведь любит меня. По-настоящему.

Когда я опускаю лицо и вновь смотрю на нее, я вижу заинтересованность в ее взгляде.

— А ты любишь его?

Я улыбаюсь сквозь слёзы:

— Безумно.

— Но…?

— Мне страшно.

— Чего ты боишься?

— Мой отец… — я чувствую, как мой голос дрогнул из-за вставшего в горле кома. — Он сказал, что убьет его.

Джоди медленно снимает очки, уперев кончиком оправы в уголок рта, она внимательно на меня смотрит, о чем о думая.

— Кимберли, — просто выдыхает она. — Сколько тебе тогда было?

— Восемнадцать, — я небрежно смахиваю слезу, опуская глаза. —