ИГРА - Эльвира Кобзева

До кафе я не дошла. Кот перехватил меня возле будки для переодевания. Я просто шла по дорожке мимо нее, как он вдруг возник оттуда и резким движением, схватив меня за руку, затащил внутрь.

У меня сердце заколотилось с такой силой, что его биение было видно. Кот вжал меня в стенку кабинки всем своим телом, навалился, что было силы (а сил у него о-го-го!) и стал меня целовать. Такого я никак не ожидала. Голова закружилась так, что я потерялась в трехмерном пространстве этой кабинки. Я была почти близка к обмороку: так мне было с ним хорошо. Даже то, что целовал он меня, крепко сжав мои руки, чтобы я не смогла даже пошевелиться и сопротивляться, и они почти онемели, что он настолько сильно вжимался в меня, что мне не хватало воздуха в легких для вдоха, мне нравилось. Понимая, что это могло быть последнее ощущение его так близко, я отдалась моменту на все сто. Я отдалась ему на все сто. Я отключила голову. Если он захочет переспать со мной здесь в этой кабинке, в сотне метров от своей жены, посреди многолюдного пляжа, я не стану сопротивляться. Да, мне плевать, что пару недель назад я высмеяла его желание сделать то же самое в кабинке туалета. Тогда я была сильная. А сейчас я слабая. Рядом с ним я теряю все свои силы. Он всегда был сильнее меня. Глупо было думать, что я ним справлюсь, что я научилась его держать на расстоянии, ставить его на место. Глупо. Очень глупо…

–Что у тебя с Андреем?

Отрезвляюще, ничего не скажешь. Я даже не заметила, как он перестал меня целовать. Я осознала, что в данный момент я полуобмякшая в его руках, с закрытыми глазами и выгляжу как нельзя более невыигрышно.

–Ничего, – сумела выдавить я.

–А что с коленкой?

Я опустила глаза вниз: нет, эту огромную рану никак нельзя было принять за характерные повреждения, которые возникают во время бурной ночи.

–Упала.

–А он упал позади тебя?

–Кот, ты же понимаешь, что даже если бы он трахал меня даже всю ночь, я должна была бы стоять коленями на наждачной шкурке №10, причем обеими коленками, чтобы заработать себе пару таких ссадин? А у меня просто содрано одно колено. Я упала вчера утром, когда выходила из супермаркета… Споткнулась…

Боже мой, неужели я оправдываюсь? Да, я оправдываюсь. Потому что мне страшно, что он исчезнет. Черт бы меня побрал, я не хочу этого. Только что, вот прямо в эту минуту я полоснула по старой ране. Она вскрылась мгновенно. Боль была адской и черной. Глаза предательски заблестели. «Я люблю тебя», – прошептала я едва слышно.

–Кать, по-моему, ты заигралась, – он не слышал моего шепота. – Мне не нравится эта ситуация. Мне не нравится, что ты так тесно общаешься с Машкой. И мне очень, – он сделал акцент на этом «очень», – очень не нравится, что ты общаешься с Андрюхой. Меня это не заводит. Меня это бесит. Давай подкорректируем наши правила: я разрешаю тебе курить, а ты перестаешь с ним встречаться. До 30 июня. Потом делай все, что угодно. Ок?

Нет, только он способен воскрешать и убивать меня с такой частотой. Что это? На самом деле игра? Я одна варюсь в этой эмоциональной каше? До чего же тошно и одиноко…

–Хорошо, – я попыталась придать своему голосу максимальное равнодушие. – Сделаем небольшой перерыв. Мне нужно отдохнуть пару дней. Не звони, я сама тебе позвоню. И… я попрошу сейчас Андрея отвезти меня домой. Просто отвезти, честно. Скажу, что голова разболелась. А ты… Я там сказала, что иду тебя немного успокоить, так что ты тут успокойся и возвращайся к своей жене. Мирись с ней и перестань ее доставать.

И я вышла из кабинки. На ватных ногах я вернулась к нашему зонтику. Не помню, как попросила отвезти меня домой. Не помню, как уговорила Андрея оставить меня одну до вечера. Просто не помню. Как только за ним закрылась дверь, я тихо сползла по стене на пол и заплакала. Слезы огромного размера вырвались на свободу с силой водопада. Из горла наружу рвался вопль. Я сдерживала его, сколько могла, но потом заорала. Просто заорала во весь голос. Сотрясаясь в рыданиях, я хрипела как раненое животное, валяясь на полу в прихожей маминой квартиры. Я царапала пол под собой, стараясь доставить себе максимальную физическую боль, чтобы она перекрыла черную ноющую пустоту в моей душе.

Истерика подкралась незаметно. Постепенно рыдания становились похожи на смех. С пеленой слез на глазах, я стала нервно посмеиваться сквозь всхлипы. Перевернувшись на спину, я закрыла лицо руками и засмеялась в голос. Слезы по-прежнему текли, а я продолжала смеяться. Смех понемногу становился все злее. Я хватала в руки все, что мне попадалось, и швыряла это в стены. Швыряла, плакала, смеялась и рычала. Колотила кулаками по полу. Крутилась кубарем, ударяясь и царапаясь. Одним движением я смела к черту все, что находилось в прихожей на тумбочке. Ключи, письма, флаконы духов и сумочки разлетелись в разные стороны. Я содрала с вешалок всю одежду и с остервенением швырнула ее прочь. Я боролась с этой невидимой болью, пока были силы. И они были…

Когда стемнело, я лежала на полу уже тихо и без движения. Волосы спутались на лице от влаги. Я сосчитала до десяти и поднялась. Пройдя мимо зеркала, я даже не взглянула на себя. Просто прошла, перешагивая через разбросанные вещи, в свою комнату, легла в постель и закрыла глаза. Сна не было еще долго. Но и мыслей, слава богу, тоже не было. Была пустота. И я сомневалась, что ее можно было чем-то или кем-то заполнить. Потому что тот, кто мне нужен, не умел ждать. Я сама все это сделала. И тогда и сейчас. Ничего. Ничего страшного. Я сильная. Раненая, но сильная. Я еще подожду немного, и сон придет. А завтра будет легче. Я точно знаю, что будет…

Телефоны я выключила еще тогда, когда Андрей вез меня домой. Поэтому разбудил меня с утра звонок в дверь. Встать мне удалось даже не со второго раза: все мышцы болели и были как каменные. Я с трудом доплелась до двери, оглядываю удивленным взглядом квартиру, словно это не я громила все вчера в не очень ясном уме и не совсем трезвой памяти.

На пороге стоял Макс. С большой сумкой в руке и удивлением в глазах.

–Катя! Твою мать, что с тобой? Ты себя в зеркало видела?! Что случилось?! – он выпустил из рук сумку и обнял меня. – Что с тобой?

–Мне плохо, – прохрипела я, ибо голос я вчера сорвала себе основательно.

–Это я вижу. А причину можно узнать? Ты сюда вроде как приехала нервы успокоить и отдохнуть. А я как ни приеду – у тебя какие-то неприятности.

Мне ужасно не хотелось ничего объяснять. Потому что объяснить все это мужчине, который тебя любит, очень сложно. Практически невозможно, не доставив ему при этом широкого спектра негативных эмоций. И я поймала себя на мысли, что не хочу его видеть. Но Макс был человеком неглупым, плюс он уже неплохо меня знал. Усадив меня на танкетку в прихожей, он принес стакан воды и пару таблеток валерьянки. Заставил выпить. Несмотря на духоту и жару в доме, меня трясло. Он поднял с пола, валяющуюся там с вечера, мамину куртку и накинул ее на меня. Затем молча, без расспросов принялся убираться в моем доме. Я сидела, поджав ноги, и молча наблюдала за ним, безо всяких эмоций. По своему состоянию я напоминала самой себе тряпичную куклу с большими глазами и ватой вместо мозгов. Поэтому, когда Макс, закончив приводить квартиру в порядок, перенес меня на кухню, сварил и напоил меня кофе, а затем констатировал, что нам нужно поехать на природу, я не сопротивлялась.