Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов

И тут во мне наконец проснулся кураж. Клад сам катил мне в руки. Что ж, раз оказался я в этих краях, надо хоть одним глазком взглянуть на Муханово. Тем более в краеведческом музее последний раз я был лет пятнадцать назад.

Но сначала надо перекусить. Я нашел на рынке забегаловку и взял там картошку фри, пиво и побольше котлет. Ели тут встоячку, за высокими столами, вернее, не столько ели, сколько пили – пиво, шмурдяк, водку, а сигаретный дым, свивавшийся под потолком в стремительный сизый Гольфстрим, вкупе с дружелюбными разговорами создавали атмосферу свободы, равенства и братства.

– Слышь, братуха, добавь пару рублей!

Возле моего столика переминался с ноги на ногу похмельный мужичок в драной кожаной куртке. Его помятое лицо под козырьком бейсболки было, однако, преисполнено скрытого достоинства и, я бы сказал, интеллекта.

– Зиганшин, – представился он сдержанно, – кандидат филологических наук, поэт-импровизатор. Первооткрыватель нового жанра в русской поэзии.

Вот те на!

– Импровизирую на любую тему в любом стихотворном размере, включая гекзаметр, пентаметр и октаву.

Ничего себе публика! Я молча протянул ему десять рублей.

Таких гениев у нас в институте было немало, особенно на заочке. Я всегда держался от них подальше.

– Можно? – Он достал из моей пачки сигарету, щелкнул изящной розовой зажигалкой, достав ее жестом фокусника из рукава. – За пятьдесят рублей, молодой человек, на ваших глазах сочиню законченное стихотворение. Давайте тему, размер и пару рифм для разгона.

Легкая блатота успешно соседствовала в нем с явной культурой речи, в которой проскальзывали учительские нотки. Похоже, он когда-то читал лекции – это чувствовалось по умению грамотно интонировать фразу.

Я мысленно пересчитал свою наличку:

– А за тридцать?

– За тридцать, молодой человек, будет не более трех строф.

– Да мне и трех хватит.

– Хорошо, – согласился он. – Дайте пару рифм!

– Ума – тюрьма, – брякнул я первое, что пришло в голову. – Нет – тома… Тома сочинений какого-нибудь Дюма. Или этого… – кого бы позаковыристее вспомнить? – Сервантеса. Или Джованьоли.

– Очень хорошо! Приятно встретить в этом, извините, гадюшнике интеллигентного человека. Тема?

Я пожал плечами:

– Да все равно.

– Размер? Вы имеете представление о стихотворных размерах?

– Н-ну, скажем, анапест.

Собеседник понимающе кивнул, пожевал губами и нараспев начал читать:

На коленях стою пред тобой…

А, казалось бы, в августе, что ли,

Ты моей начинала рабой

И брала почитать Джованьоли.

И давай набираться ума.

И по целой, по целой неделе

Шелестели тома и тома,

Шелестели они, шелестели.

Вот и все. Воротник на боку.

Заусенцы. Мозги. Папиросы.

Ну, кому ты теперь – Спартаку?

Дон Кихоту? Лаэрту? Портосу?

Он сделал выжидательную паузу.

– Продолжим?

– Да нет, хватит. – Я выложил тридцатник. – Ловко это у вас получается!

– Зиганшин, – снова представился он. – Запомните это имя. Мы держим столик. – Он показал глазами в конец забегаловки, где вокруг колченогого стола тусовалось человек шесть самого разного люда. – Может быть, перейдем к нам? Меня зовут Эдуард. Эдуард Зиганшин…

Я приехал в Муханово около двенадцати дня.

«Следующая остановка „Кладбище“, – объявила кондуктор, автобус закрыл двери, газанул и скрылся за поворотом. Две туристки с рюкзаками и лыжами, сошедшие вместе со мной, пошли в обратную сторону, покуривая и смеясь. Вдали виднелся лесок. Приблизительно так все это я себе и представлял.

Интересующий меня дом находился по адресу: Лесная, 11. Он был недавно обнесен кирпичным забором с красивыми квадратными дырками и выглядел, прямо скажем, неоднозначно. Левая его часть (по всей видимости, гостиница) представляла собой каменный полукруглый особняк в три этажа, с балкончиками, наличниками на окнах и несколькими кирпичными трубами, то ли печными, то ли каминными. Сама крыша, крытая зеленой черепицей, служила пьедесталом здоровенному коту масти черной, бандитской: он неподвижно сидел недалеко от конька, обернув лапы хвостом, и сверху глядел на меня, на улицу, которую я переходил, на мою куртку, а особенно на ее правый карман, где вдруг запищал телефон – это пришло сообщение.

«Андрей, – писал мой мастер по Литинституту, – „Легинбаров“ вышел в „Литературной учебе“. Поздравляю».

«Легинбаров» – это был мой рассказ, к которому Воронин написал послесловие и который пролежал в редакции около двух лет. Мне стало необыкновенно хорошо. Я тут же отправил благодарственную ответку в двух частях, к которой приложил графический самолетик, намекая на последний роман мастера «Самолеты любви». Поймет или нет? Вот расстались мы с институтом, перевела меня жизнь в разряд маргиналов, и это не могло не сказаться на моих отношениях с некоторыми людьми. А отношение ко мне Воронина осталось прежним. Это здорово ободряет.

Итак, о доме.

Вторая его половина, к которой я уже шел по асфальтовой дорожке, была двухэтажным бревенчатым домом со следами былой красоты и достатка. Пожар, о котором говорил Хольский, ее, по всей видимости, пощадил. Но нынче музей переживал явно не самые лучшие времена: нужда тут глядела из всех щелей глазами сирыми и сермяжными. Они, похоже, даже дворника не могли содержать: двор был завален снегом, и старый ментовский «уазик», стоявший у крылечка музея, пробивал себе дорогу самостоятельно. За ним по снегу тянулась двойная, глубокая колея. Менты! Не люблю я их. Какими б замечательными ни показывали их в сериалах, я точно знаю: хороший человек в менты не пойдет. Судя по следам, «уаз» совсем недавно приехал с другой стороны дома, а значит, участки смыкаются, и где-то здесь – или под домами, или рядом – лежит золотишко Елисея Бурко. Вернее, может лежать. А может и не лежать.

Интересно, что здесь делает наша доблестная милиция?

Я пошел вдоль забора к воротам, гостеприимно распахнутым навстречу гостям. «Отель „Лукоморье“ значилось на вывеске, а снизу полукругом были нарисованы три звезды классности.

Номер стоил недорого, почти вдвое дешевле, чем в Москве. Я снял на двое суток полу-люкс с балконом, сидячей ванной и холодильником, где стояла бутылка минеральной воды, помылся и… вновь взялся за расшифровку.

И только взгляд мой уперся в эти крючки-закорючки, как что-то наконец соединилось у меня в голове, что-то сработало. Я вспомнил, как сейчас заполнял внизу, у администратора, карточку и там, в графе дата заполнения, написал 10 февраля 2006 года. Так ведь это 10.02.06, а, стало быть, завтра 11.02.06.

Я еще раз заглянул в ксерокс: ну, так и есть – среди всех этих крючков и закорюк черным по белому написано 120206. Да, скорее всего, это не количество золота и бриллиантов, а дата.