Дом подруги - Виктория Клейтон

— Тогда выпей сразу две таблетки, — велел Роберт и принялся рыться в шкафу.

— Надо бы ей, наверное, съездить в больницу, в Грейт-Своссер, — пробормотал он.

— Но как? Ты ведь должен ехать в школу, а сама я машину не доведу. Так что не говори ерунду.

— Ладно, тогда давай я сначала завезу тебя туда, потом поеду в школу, а на обратном пути заберу тебя из больницы. Или, может, возьмешь такси?

— Может, тогда лучше я отвезу Мин в больницу? А вы отправляйтесь в школу, — предложила я Роберту.

В ответ раздались бурные возражения и крики протеста. Но в конце концов мне все-таки удалось их переубедить.

До этого дня мне еще не доводилось водить «лендровер», но я очень скоро привыкла к нему и почувствовала себя уверенно. Из-за более просторного салона и не такого чувствительного рулевого управления моментально возникло на редкость приятное чувство собственной неуязвимости. Очень скоро я, небрежно насвистывая, рулила так, словно ехала на танке, до отказа утопив педаль газа в пол и не обращая ни малейшего внимания на сугробы. В зеркальце заднего вида я не смотрела вообще. Мин сидела молча, но по тому, как она закусила губу, было ясно, что боль дикая. В глазах ее стояли слезы, лицо как-то разом осунулось, даже нос заострился. Я заметила на заднем сиденье пакет. Мы остановились и набили его снегом, и Мин сунула в него руку. Только после этого ей стало немного полегче. Она порозовела и даже стала шутить.

В больницу мы так и явились с этим пакетом, полным снега. Минут пять он продержался, но потом из него потекла вода. К счастью, к тому времени подоспела сестра. Перебинтовав Мин руку, она заставила ее принять какое-то сильное обезболивающее. Пока она занималась Мин, мы с Элинор ждали в коридоре, где для таких, как мы, стояли стулья и журнальный столик, заваленный стопками старых, растерзанных журналов.

— Послушай, а вон там, кажется, комикс. Дать тебе посмотреть?

Элинор с похоронным видом покачала головой.

— С твоей мамой все будет в порядке, ты же знаешь. А к утру вообще все пройдет.

— А они не… им не… не придет в голову отрезать ей руку?

— Господи помилуй, с чего ты взяла?! Конечно нет! Что за дурацкая мысль!

— Просто я видела фильм по телику — о человеке, который вернулся домой с войны без обеих рук. Так вот он не мог… не мог даже сам раздеться!

Элинор разразилась плачем. У меня защемило сердце. Я обняла ее и крепко прижала к себе. Мне стало немного легче, когда я почувствовала, как она, уткнувшись мне в живот, захлюпала носом, как всякий нормальный ребенок.

— Да, я понимаю. Есть вещи настолько ужасные, что с этим трудно смириться. Но со временем к этому привыкаешь… и как-то живешь дальше, вот и все. Конечно, такие вещи не становятся менее грустными, просто ты страдаешь от этого уже не так, как раньше.

— Правда? — Элинор уставилась на меня. Линзы ее очков были залиты слезами, так что я почти не видела ее глаз. — А этот человек… он тоже потом привыкнет? И не будет так мучиться, да?

— Думаю, со временем, конечно. Когда такое случается, многие люди уходят в себя… а потом находят в душе то, что помогает им справиться. Назови это как угодно — мужество, сила воли, чувство юмора, наконец… да что угодно.

— И вы думаете, я тоже справлюсь? Но как?

— Но ведь с тобой, слава богу, пока что не случилось ничего ужасного, — пробормотала я, тронутая ее искренностью до глубины души.

— Да-а… а школа? Что может быть ужаснее, по-вашему? Иной раз я думаю, что просто не выдержу больше. Знаете, как меня дразнят? Жирным слизнем! Дейдра Райт как-то раз притащила в школу такие пилюли — от глистов, кажется, — так они напихали мне полный рот и велели проглотить. Ух как меня потом тошнило! Меня вечно дразнят, что я противная, как слизняк, что от меня всегда воняет. Да вот хотя бы на прошлой неделе… мне налили клею на стул, а я не заметила и села. Платье сзади все перепачкалось, конечно. И мне влепили двойку за внешний вид. Дейдра вопила, что это, дескать, та мерзость, которая вечно течет из меня. А потом они стащили мои книги и спрятали их и сломали мою ручку с металлическим пером. А в пятницу вылили чернила мне в портфель. Мама тогда здорово разозлилась, даже не поверила, когда я сказала, что это они сделали, а не я. Мама сказала, что я неаккуратная. — Голос девочки задрожал от обиды. — Иногда я молюсь, чтобы заснуть и не проснуться утром. Но всякий раз просыпаюсь.

— А как ты думаешь, почему другие девочки тебя не любят? — Жалость к этому бедному, простодушному ребенку захлестнула меня с такой силой, что у меня даже горло перехватило.

— Потому что я жирная, скорее всего. Полли Саксби говорит, что я самая уродливая девочка в классе.

— И вовсе ты не уродливая, — с неожиданной теплотой возразила я. — Могу поспорить, на что угодно, что со временем ты будешь очень хорошенькая.

— Правда? Вы на самом деле так считаете? — Элинор растерянно заморгала.

— Да. Ей-богу! Знаешь, многие худеют, когда растут. Вот увидишь, в один прекрасный день все эти противные девчонки будут подпирать углы на танцах, а ты будешь кружиться в центре зала, и молодые люди выстраиваться в очередь, чтобы потанцевать с тобой.

По лицу Элинор разлилось блаженное выражение — какое-то время она смаковала эту мысль, как ребенок — вкусную конфету. Но потом вдруг уголки губ у нее опустились.

— Я не умею танцевать, — упавшим голосом пробормотала она.

Я не нашлась, что сказать. Но пока я думала, сестра вывела к нам Мин, сунула мне в руки бутылочку с анальгетиками и велела привезти Мин в среду — сменить повязку.

Как только мне удалось завести мотор и «лендровер», натужно кашлянув, покатил к дому, я спросила Мин, как она себя чувствует.

— Ужасно, — призналась она. — От всех этих таблеток, которыми меня напичкали, у меня жутко кружится голова. А рука все равно болит дьявольски. Такое впечатление, что ее пилят тупой пилой. Как я это выдержу, просто не знаю. Эта старая ослица, пока делала мне повязку, предупредила, что я должна проносить ее по меньшей мере две недели. А новая кожа появится, дай бог, через месяц, представляешь?! Целый месяц! Итак, похоже, моя книга благополучно накрылась. Лучше уж я сама позвоню им и откажусь, чем меня просто вытолкнут за дверь. Ну что ж, придется, видно, торговать пирожками на обеде в честь местного отделения партии консерваторов. — Сказано это было храбро, но голос у нее предательски дрогнул, и я успела заметить слезу, скользнувшую по щеке.

— Может, мне остаться на какое-то время? — брякнула я, прежде чем успела прикусить язык. И тут же подумала: уж не сошла ли я с ума? — Я возьму на себя хозяйство, а ты спокойно займешься своей книгой. В конце концов, ты ведь левша, верно? Так что никаких проблем — будешь писать левой рукой.

— Ой Дэйзи! Дэйзи, миленькая! — завопила Мин и бросилась мне на шею. Все произошло настолько неожиданно, что я едва не въехала в стоящее на обочине дерево. — Не может быть! Ты настоящий ангел! Сокровище! Нет, я просто не стою такой подруги, как ты! Постой, а как же твое исследование?