Крылья экстаза - Барбара Картленд

И брат с сестрой проговорили еще долго, но так и не смогли найти никакого выхода. Мрачное будущее неумолимо приближалось к ним с каждым днем, и единственное утешение, которое им еще оставалось, было страдать вдвоем.

Когда уже под утро Тина вернулась к себе и легла, она снова заплакала — и теперь не только о графе, но и о любимом брате.

Новый день начался дождем и ветром, словно вторя печальным чувствам девушки, и солнце проглянуло сквозь тучи лишь к полудню во время ее занятий с профессором. Они сидели в классной, и урок казался Тине еще скучней, чем обычно.

Профессор был настоящим педантом, он исправляй малейшие ошибки в интонации, пунктуации и орфографии. Девушке казалось, что еще минута таких занятий — и она просто начнет кричать.

Ситуация усугублялась еще и тем обстоятельством, что после их побега сторожевые псы, барон и графиня, не сводили с них глаз и присутствовали даже на занятиях с профессором. Кендрик держался из последних сил.

— Мы сами виноваты, — твердила ему постоянно Тина, зная, что теперь новый побег невозможен уже окончательно.

После тяжелого немецкого обеда, столь невыгодно отличавшегося от изящной французской кухни, профессор наконец удалялся на отдых по крайней мере часа на два.

Это-то и натолкнуло Тину на некоторые соображения.

Занятия в Эттингене начинались очень рано, и потому барон с графиней тоже были не прочь отдохнуть после обеда, понуждая к этому и молодых людей.

Но, опасаясь, что их подопечные сбегут во второй раз, они взяли с них слово чести не покидать дома и не выходить никуда, кроме как в маленький садик при доме.

— Чтобы хоть на час избавиться от старых пугал, я готов пообещать все, что угодно! — воскликнул Кендрик, когда они с сестрой остались наконец одни.

— По ведь они всего лишь исполняют свои обязанности, — вздохнула Тина. — Бедные старики и так напуганы до смерти.

Кендрик промолчал и принялся за свежие газеты, но через минуту заявил:

— В доме невыносимо жарко. Пойду почитаю в сад, под деревья. Приходи и ты тоже.

— Сейчас, — откликнулась Тина, — только найду что-нибудь почитать.

— Не думаю, что тебе удастся обнаружить что-то стоящее в профессорской библиотеке, кроме исторических книг, — заметил брат, фыркнув.

Но Тина подумала, что сейчас даже исторические книги будут лучше, чем постоянные отчаянные мысли о возлюбленном и о невозможности счастья.

Кендрик собрал газеты в охапку и вышел в садик, а Тина все же решила отправиться в библиотеку.

На полках она нашла какие-то книги на французском и поочередно стала их снимать, пытаясь найти что-нибудь интересное. Неожиданно дверь сзади скрипнула, но девушка даже не подняла головы, будучи уверенной, что это пришел брат поторопить ее.

— Ты был прав, — пробормотала она, — все невероятно скучное!

— В таком случае, может, будет гораздо интересней поговорить со мной? — прозвучал смеющийся мужской голос.

Книги выпали у Тины из рук — на пороге профессорской библиотеки стоял граф.

Он выглядел таким красивым, таким высоким и элегантным, что в первое мгновение девушке показалось, что она грезит и видит перед собой лишь свою мечту. Но видение плотно прикрыло за собой дверь и сделало несколько шагов ей навстречу.

Тина стояла онемевшая, не в силах сдвинуться с места, а когда она сумела вымолвить первые слова, голос ее прерывался и дрожал:

— Ч-что случилось? Почему т-ты здесь?

— Я здесь потому, — улыбнулся граф, — что в жандармерии меня известили о том, что самая красивая женщина в Эттингене. да еще и с золотыми кудрями и синими глазками, есть не кто иной, как графиня де Кастельно.

— А ты… искал меня? — помертвевшим голосом спросила Тина. Граф подошел к ней вплотную.

— Ты почти свела меня с ума своим неожиданным исчезновением, не оставив ни адреса, ни какого-нибудь знака, по которому я мог бы отыскать тебя.

— По я написала, что нам… никогда не суждено больше увидеться.

— И я был в отчаянии! В таком отчаянии, которого не испытывал никогда в жизни!

— И вот… ты здесь…

— Здесь. И только благодаря второму твоему письму.

— Но я не писала обратного адреса.

— Это сделала за тебя почта. Когда я увидел на конверте штемпель Эттингена, то первым же экспрессом выехал в Виденштайн.

Тина безвольно опустила руки.

— Так вот как ты нашел меня… — Слезы текли у нее по лицу, и она не скрывала их.

— Да, так я и нашел тебя. — Граф крепко прижал ее к сердцу.

Что-то перевернулось у Тины в груди, и она подняла к любимому заплаканное лицо, которое он не поцеловал, а лишь ласкал долгим внимательным взглядом.

— Я нашел тебя и теперь хочу знать только одно: когда же ты согласишься выйти за меня замуж, поскольку жить без тебя, моя радость, я отныне не в состоянии.

Почти грубо он притянул ее к себе и прижался губами к ждущему рту.

И на сей раз поцелуй был обжигающ и требователен, и в нем пылал жар, не ответить на который Тина после всех вынесенных страданий просто не смогла.

На мгновение в мозгу девушки мелькнула мысль, что если бы таков был бы и первый поцелуй графа, то она непременно испугалась бы, но теперь поднявшееся в ней нечто дикое и снимающее все оковы позволяло с равной силой отвечать возлюбленному.

И снова он вознес ее к солнцу, которое жгло и нежило их своими лучами, — и Тина теперь уже точно знала, что это и есть любовь.

Граф целовал ее до тех пор, пока не ушли все горести и страдания, а тело не наполнилось могучей всепобеждающей радостью.

Тине казалось, что она неожиданно восстала из пепла, а сердце графа, бившееся у ее груди, говорило девушке о том, что и возлюбленный испытывает сейчас те же чувства, что и она сама, что отныне они единое целое и что уже ничто на свете не в состоянии их разлучить.

Когда же он отпустил ее. Тине показалось, что она летит в пропасть, и девушка действительно рухнула бы на пол, если бы граф не поддержал ее заботливой рукой.

Тогда она спрятала раскрасневшееся лицо у него на груди и едва слышно прошептала:

— Я люблю тебя… Люблю… Но я думала, что… никогда уже тебя не увижу…

— И я люблю тебя, родная, — и никогда уже больше не оставлю. Ничто отныне не помешает тебе быть моей.

Граф говорил уверенно и властно, и только нечеловеческим усилием воли Тина заставила себя вспомнить, что все, о чем он сейчас говорит, — невозможно.

— Я… я должна признаться тебе… — наконец решилась она.

Губы графа прижались к ее разгоряченному лбу.