Язык огня - Гауте Хейволл

Он сорвался с места, подбежал к автомобилю, прихватив с собой канистру, и уехал, не глядя в зеркало. До Лёбаккене он не включал фары. Там он остановился, вышел из машины и оглянулся. Небо над Хумеванне было еще темным. Ни звука. Ни дуновения ветерка. На краю поля, всего в нескольких метрах, — старый амбар. Совсем черный в окружающей темноте, не крашенный, наверное, с времен войны. Он рванул к машине и принес канистру. В ней еще хватит бензина. Да здесь его много и не требовалось, важно найти место, откуда пойдет огонь. Он взломал дверь с задней стороны амбара и вошел в темное помещение. Пахло старым сеном. А еще известкой, болотом и сырой землей. Так, наверное, пахнет в могиле, подумал он с улыбкой. Сделал несколько шагов вперед и замер. Показалось, что внутри кто-то есть. И этот кто-то смотрит на него. Смотрит в упор из темноты. Он сразу вспомнил об оставшемся в машине ружье.

— Эй! — сказал он шепотом.

Ответа не последовало.

— Ты кто?

По-прежнему молчание.

— Я знаю, что ты здесь. Выходи.

Он вглядывался в темноту. Показалось, будто тень медленно зашевелилась. Кто-то стоял и не решался выйти.

— Ты боишься? — спросил он.

Но никто не ответил. Внезапно он осознал, что это его отец.

— Папа? — спросил он.

Тень медленно двинулась на него из темноты.

Тогда он зажег спичку. Помещение осветилось. В нем никого не было. Ни Ингеманна, ни кого-то другого. Только старые инструменты и всякий старый хлам были собраны возле одной стены. Когда спичка догорела и погасла, он снова увидел отца. Казалось, тот сидел на корточках.

— Папа! Больше пожаров не будет, слышишь, папа?

Никто не ответил.

— Я говорю, больше пожаров не будет.

Он зажег еще одну спичку, отец исчез, и за секунды, пока спичка горела, он присмотрел подходящее место.

А когда спичка догорела, отец снова выступил из темноты, по-прежнему на корточках.

— Нечего тебе здесь сидеть, я же сказал уже.

Теперь он видел, как отец спокойно поднялся, подошел к нему и протянул руки из темноты.

— Уходи отсюда, иначе так и сгоришь внутри!

Отец застыл с протянутыми руками.

Тогда он зажег спичку, и комната снова оказалась пуста. В углу стояла старая телега, груженная пустыми ящиками с досками сверху. Он брызнул бензином на колесо, оглобли и доски. Снять крышку и подойти к старому хламу он успел, пока горела эта спичка.

— Теперь поступай как хочешь, — сказал он отцу в темноте. — Но не вини меня.

И тут помещение снова озарилось, но только на этот раз полностью. Ему снова удалось найти идеальное место. Пламя моментально поднялось, словно лежало где-то, спрятавшись, и поджидало своего часа. Горело и колесо, и доски, и пустые ящики, а комната стала теплой и уютной. Пока что как следует горела только телега, красным пламенем полыхало дубовое колесо, искры от него уже начали сыпаться на пол, и тут пламя полыхнуло с новой силой. Это уже благодаря старой соломе на полу. Она загорелась в два счета, и теперь огонь рвался к стене. В считаные секунды языки пламени охватили все, что еще оставалось в их распоряжении, и поползли по стене, да так высоко, что самые верхние лизали потолок. Значит, здесь все уже сделано. Остальное произойдет само собой. Он попятился к двери.

— Слышишь, папа! Стоять да молиться тебе не поможет!

Он замешкался, глядя в огонь. Вся комната пылала в нереальном, танцующем свете. Он бросил взгляд на тяги на потолке и на мгновение окаменел. На тягах и поперечных балках виднелись маленькие черные точки. Гнезда ласточек. Оттуда высовывались маленькие головки, клювики открывались и закрывались, писк становился все слышнее, а вокруг, в густой полосе дыма под самым потолком кружились взрослые ласточки.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Пошатываясь и потирая глаза, пошел прочь от амбара. На пальцы попал бензин, и теперь казалось — все лицо горит. В конце концов, он опустился на колени, нарвал влажной травы и протер ею глаза. Постепенно стало легче. И тут он заметил чьи-то глаза. Они ярко светились.

— Вот ты где, — сказал он черной, мирно пасущейся корове и обнаружил еще несколько животных неподалеку. Часть их стояли, а часть лежали в полутьме, и только ближайшая к нему корова все видела. Она подняла морду и посмотрела на него, но вскоре потеряла всякий интерес и увлеклась травой возле забора.

Он не мог больше ждать. Шум в амбаре становился все явственнее. Он помчался к автомобилю и медленно поехал в направлении школы. Проехав несколько сотен метров, остановился и оглянулся. Небо над Хумеванне все еще темное. Никакого дыма, никакого огня. Ничего.

Подъехав к школе, он свернул возле сарая, расположенного напротив школьного здания. Здесь, в подвале, у них были уроки труда, этажом выше — физкультура, сверху располагался чердак, куда можно было украдкой забраться и тихонько сидеть. Несколько секунд он стоял, глядя на здание школы, затем резко развернулся и пошел в направлении сарая.

В этот раз он сделал все предельно просто. Ни на что другое не оставалось времени. В любой момент кто-нибудь мог проехать по дороге мимо школы. Он вылил остатки бензина на вешала для сена. Одна спичка — и пламя взлетело по стене. Деревянные стены, рассохшиеся и сухие как порох, горели не хуже бумаги. Проще и быть не могло. Несколько секунд, и дело сделано.

В нем кипело и бурлило, когда он садился в машину, прятал канистру и неторопливо, соблюдая полное спокойствие, ехал обратно вдоль озера Бурьванне, мимо дома Андерса и Агнес Фьелльсгорь в Сульосе. На перекрестке в Браннсволле он включил фары. Ездить в полной темноте стало уже так привычно, что свет фар казался ослепительным. В этом свете он мог рассмотреть все — вьющихся в воздухе насекомых, полосу придорожной травы, деревья и ветви, переплетающиеся в темноте. Поворачивая влево на перекрестке в Браннсволле, он увидел ветхие окна заброшенного магазина, успел заметить старые полки и ящики, некогда набитые мукой и горохом, кофе и крупой, а теперь покрытые пылью. Сразу за магазином — дом Альфреда и Эльсе, а дальше виден свет в доме Терезы, где горит одинокая лампочка. Повернув направо, он проехал по мосту через спокойную реку и оказался дома. На цыпочках вошел, сразу направился в ванную и хорошенько вымылся, постоял, рассматривая царапины на лбу, пальцы все еще слегка пахли бензином. Глаза горели, усталости как не бывало. В волосах стебли травы. Он закрыл глаза и немедленно увидел ласточек, кружащих в дыму под самой крышей. Потушив свет, он в четыре прыжка поднялся по лестнице на чердак, успел раздеться, укрыться одеялом и полежать с закрытыми глазами, когда внизу в прихожей зазвонил телефон.

1

Запись в бабушкином дневнике от 3 июня, утром: