Свободный полет одинокой блондинки - Эдуард Тополь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Гюнтер уже налег на нее всем телом, повалил на диван, придавил своим весом и впился мокрым ртом в ее губы…
Но тут руки Алены, слепо шаря в воздухе, нащупали на столике бутылку бренди… скользнули к горлышку этой бутылки… привычно ухватили ее и… давно, еще в Долгих Криках, отработанным ударом Алена со всей силы стукнула немца по темени.
Он обмяк и свалился с дивана.
Алена, на ходу застегивая платье, бросилась к двери.
Хозяйка бюро «Женихи из Европы» не впустила ее в свою квартиру, а просто вышвырнула за дверь свадебное платье и валенки. Алена подобрала их, подумала, потом вызвала кабину лифта, переоделась в этой кабине и бросила под дверь хозяйки ее платье на молнии и итальянские сапоги.
Зимой московские вокзалы забиты не столько пассажирами, сколько беженцами, переселенцами и бомжами. К ночи тут уже яблоку негде упасть: люди спят на лавках, на подоконниках, на полу, на чемоданах. Скулят и ревут дети, кто-то скандалит из-за места, кто-то уговаривает проститутку «за так», а кто-то — за кагор. Радио жестяным голосом объявляет прибытия поездов и посадки на экспрессы в Мурманск, Санкт-Петербург, Вильнюс…
Отчаявшись уговорить проводников бесплатно довезти ее до Твери, Алена подстерегла в зале ожидания какой-то только что освободившийся закуток в углу, пристроилась на полу, вытянула ноги и устало закрыла глаза…
Но каждые два часа — милицейский обход. Едва милиционеры появляются в одном конце зала, как опытные обитатели вокзалов тихо поднимаются со своих теплых мест и без спешки, с видом деловых пассажиров гуськом тянутся к выходам, перемещаются на соседние вокзалы — Казанский или Ярославский.
Алена, однако, не знала этих уловок, она спала. Милиционеры, делая обход, проверяли у пассажиров паспорта и билеты и приближались к ней. Наконец один из ментов подошел к Алене, пошевелил ее носком ботинка.
— Подъем! Документы!
Алена села, сонно встряхнула головой.
— Паспорт! Билет!
Алена порылась в кармане своего кожуха и протянула паспорт.
— А билет?
— Билет я еще не купила.
— Так, билета нет. Пошли.
— Куда?
— Встали! Встали! — Мент подтолкнул ее ботинком. — В отделение!
— Почему? Это же зал ожидания! Я тут жду…
— Уже дождалась! Пошли!
— А что? — поднялась Алена. — Я не имею права?
— Иди, иди! Там разберутся, что ты имеешь. — И, сунув ее паспорт в карман, мент пошел в сторону правого выхода на перрон.
Алена поневоле двинулась за ним.
А там, у прохода, уже стояла группка таких же, как Алена, задержанных. Всех их, гуртом, милиционеры повели в сторону перрона, но перед самым выходом остановили у двери с табличкой «Линейное отделение милиции».
В отделении дежурный старлей, сидя за столом и держа сигарету в уголке рта, небрежно, с прищуром от дыма, пролистал Аленин паспорт.
— Ну что? Московской прописки нет, регистрации тоже нет. И билета нет. Нарушение режима пребывания в Москве. На первый раз штраф триста рублей.
— У меня нет денег, — сказала Алена.
— У всех нет денег, а все живут, — философски заметил старлей. — Посидишь в «обезьяннике» — найдутся.
— Отпустите меня. Мне негде их взять. Я домой уеду.
— Выходит, все-таки есть на билет?
— Нет, я зайцем уеду.
— А за безбилетный проезд знаешь какой штраф? Короче, у нас тут все просто и по закону: или за решетку, или… — он кивнул на телефон, — звони, пусть тебе привезут деньги.
— Мне некому звонить.
— Ничего. Посидишь — найдется. — И старлей приказал дежурному: — Сашок, отведи ее. Следующий!
«Обезьянник», то есть, простите, КПЗ, — это вам не Испания! Маленькая и глухая бетонная комната без окон, без коек, без лавок — без ничего. Только в двери «намордник» — плексигласовая форточка, через которую дежурный видит задержанных.
На полу, на бетоне — подложив под себя что можно (газеты, шапки, платки или пальто) — впритык сидели и лежали двадцать, если не больше, девчонок от 15 до 25 лет. Холодно, КПЗ почти не отапливается, девочки группками жались друг к другу, изо ртов шел пар.
— Ты чья? — спросили у Алены.
— В каком смысле? — переспросила она.
— Ну, с какой точки?
— Да она не наша. Вы что, не видите ее ногти, что ли? Кто из наших такие ногти носит?
Алена рефлекторно спрятала свои ногти, давно забывшие о маникюре.
Они поинтересовались:
— А закурить не дашь?
— Я не курю.
Тут они разом потеряли к ней интерес, и она, помявшись, села на свободный пятачок пола, прислушалась к негромкому разговору двух девочек слева от себя.
— Мужики все козлы, все поголовно, — негромко говорила подружке худенькая блондинка лет восемнадцати. — Меня недавно такой приличный парень взял — при галстуке, в очках! А завез за Окружную дорогу, и там меня вся деревня по кругу пустила — из дома в дом! До утра…
— Всего-то! — усмехнулась молодая татарка справа от них. — Меня летом на Украину увезли…
Клацнула, откинувшись, плексигласовая форточка, в «обезьянник» заглянул дежурный:
— Собинова, на допрос или полы мыть?
В другом конце камеры синеглазая шатенка демонстративно плюнула на пол:
— Тьфу на твои полы! Буду я руки портить?!
— Значит, на допрос, — ухмыльнулся дежурный. — Вставай! На второй этаж.
Синеглазая Собинова поднялась.
— Гуд бай, девочки! Считайте меня коммунисткой.
Дежурный открыл скрипучую дверь, и Собинова вышла.
— Держись! — сказала ей вслед татарка и продолжила, когда за Собиновой закрылась дверь: — Да… вот я и говорю. Меня летом на Украину завезли и месяц в сарае держали, по три гривны всему поселку продавали. А потом залили в горло бутыль самогона, вывезли на шоссе и бросили. Я в Москву три недели добиралась. С шоферами на фурах.
Алена изумленно слушала этот совершенно обыденный рассказ. Потом перевела взгляд на другую группу, справа. Там была своя история, похлеще. Яркая зеленоглазая брюнетка не старше двадцати оттянула лифчик и показала глубокие шрамы на груди.
— Видали? Я в «Метелице» работала, и такая пруха была — за полгода на квартиру собрала, хотела ребенка из Тулы сюда перевезти. У меня сыну пять лет, и такой мальчик сладкий!.. И что? Месяц назад приезжаю утром домой от клиента, открываю ключом квартиру, и тут меня хватают четыре бандита. Затолкали в комнату, привязали к батарее парового отопления и стали пытать, где деньги прячу. Ногами били, сигаретами жгли — я молчала. Но когда стали грудь резать, все отдала. А потом узнала: в Москве, оказывается, новая банда появилась, выслеживают наших ходовых девочек и грабят. Я же не могу на них в милицию заявить…