Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Послушай, Вика, ничего уже не изменишь. Жизнь так сложилась. Я ничего не имею против тебя до тех пор, пока ты не трогаешь мою дочь. Пожалуйста, пойми меня правильно.
— Простите.
Вика поворачивается и уходит. Дана прижимает к себе Леку, тот почти спит, устав от толчеи.
— Дана, езжай с ним домой, а я подожду Аннушку. — Лидия Петровна встревоженно вглядывается в лицо невестки. Черт, где только берутся такие негодяйки, как эта отвратительная баба? — Возьми машину, мы вернемся на такси.
— Хорошо.
Лидия Петровна нежно целует теплый выпуклый лобик Леки. Как чудесно пахнет мальчик, немножко взмокший и сонный! Совсем так, как когда-то Стасик. И глазки точно такие, и волосы. Дана подарила ей это чудо, спасла ее от смерти, родив его. Их обоих. Тоска по Стасику теперь не бьет насмерть.
— Я позвоню, когда мы будем выезжать.
— Хорошо.
Они много раз так делали. Дана загнала машину в гараж, взяла Леку и отнесла его наверх в спальню. Она уложила сына в постель, сняв с него сандалики, а велюровый костюмчик мягкий, в нем можно поспать. Вот и пусть спит, набегается еще.
Дана спустилась вниз и пошла на кухню. Надо приготовить что-нибудь вкусное, Аннушка скоро вернется из школы. Дана достала посуду, продукты, но все валилось у нее из рук. Вот, просыпалась мука. Упала ложка. Разлилось масло.
— Да что же это такое?!
Дана выскакивает на улицу и смотрит на дорогу. Вроде бы рано еще. Тяжелая тоска заползла в ее душу. Она возвращается в дом, листает альбом. Вот Лидия Петровна с Аннушкой. Одинаковые голубые глаза, веселые улыбки. Дана так и не научилась смеяться с тех пор, как не стало Стаса.
Часы тикают очень громко. Вот наверху проснулся Лека и, деловито кряхтя, спускается по ступенькам. Он выломал несколько прутьев в своей кроватке, и теперь свободно перемещается по дому. Так птенец взламывает скорлупу яйца. Лека растет парнем свободолюбивым и теперь сам может вылезать из кроватки, когда ему этого хочется.
Дана вывела малыша в сад, он тут же влез в песочницу и принялся там ковыряться. Она снова вышла на дорогу. Такси не было видно. Стоял тихий день, совсем летний, и небо глядело на Дану синими глазами Стаса. Кошка, живущая в ней, встревоженно била хвостом.
«Может, они пошли в кафе? Аннушка любит бывать в разных забегаловках, ей там вкуснее».
Дана заводит Леку в дом, кормит обедом.
Сын возится на ковре, а Дана стоит у окна. По дорожке к дому идет человек. Пожилой мужчина в сером костюме-тройке. Что ему надо? Наверное, ошибся адресом. Вот, звонит в дверь.
— Госпожа Ярош? — Он не смотрит на Дану. — Мне очень жаль, но случилось несчастье. Я должен вам сказать…
Она не понимает, кто так кричит в ее доме. Кричит громко и отчаянно, чтобы не слышать того, что сейчас скажет этот человек.
Вадик с Даной молча сидят на кухне. Цыба думает о том, что надо бы позвонить Витальке, остановить Дану, которая, похоже, все-таки спятила, но его решимость разбивается вдребезги, когда он поднимает глаза и наталкивается на пустой взгляд подруги. И тогда он думает о том, что поступил бы на ее месте точно так же. Но только Дана — женщина. А это совсем другое дело.
— Ты мыслишь стереотипами. — Дана знает, о чем он сейчас думает. — Впрочем, как и большинство мужчин. И убийца Аннушки тоже мыслит стереотипами. Поэтому у меня все получится.
— Может быть. — Вадим обреченно вздыхает. Он никогда не умел спорить с ней. — Ладно, ложись спать, а завтра я приеду опять. Что привезти?
— Результаты переговоров. И спроси у Витальки, как он договорился с моими.
— Ты сумасшедшая.
— Это мы уже выяснили, и что? Все сумасшедшие. Норма — понятие расплывчатое.
— Я ни хрена не понимаю, о чем ты говоришь.
— Преимущества классического образования.
— Ясно. Ты вот скажи мне другое. Долго еще будешь мучить Витальку?
— Как получится.
— Тебя надо показать доктору.
— Показывали. Он сбежал, потому что не мог справиться со своим торчащим членом.
Вадик плюнул и ушел. Дана слышит, как отъехала его машина. Она осталась одна в пустой квартире. Эти комнаты когда-то казались ей огромными, а линолеумные плитки пола — верхом элегантности. Теперь она смотрит на все другими глазами.
«С возрастом здорово меняется восприятие. Наверное, отсюда и проблема непонимания между поколениями. Надо делать друг другу скидку на разницу восприятия».
Дана укладывается на свою старую кровать и засыпает. Утром ее будит сирена.
«Значит, уже девять часов».
Каждый понедельник на трубном заводе ровно в девять утра включают сирену — для проверки. Так было, когда они только переехали сюда, и Дане приятно слышать этот звук, пришедший из прошлого.
Она наскоро завтракает, глотает витамины и выходит из квартиры. Сейчас главное — не попасться на глаза соседям, хотя Дана помнит, что здесь никто не отличался любопытством, только ведь прошло столько лет! Но в понедельник подъезд пустует.
Дана идет на остановку мимо зловонных мусорных баков, мимо желтых одинаковых пятиэтажных коробок, в которых летом жарко, как в аду, а зимой — холодно, как на Северном полюсе. Мордатые коты равнодушно наблюдают за ней, сидя на горах отходов. Коты здесь всегда отличались особенной упитанностью. Дане приятно сознавать, что и это не изменилось.
Торинск обветшал. Эта ветхость проступает везде и во всем, не спасают даже обновленные первые этажи, переоборудованные под магазины. И только длинная аллея на проспекте осталась прежней — тенистой и красивой. Когда-то давно Вячеслав Петрович брал Дану и ребят, и они шли сюда собирать кареглазые каштаны, свежие и прохладные. А потом вел всю компанию в детское кафе «Ромашка», где всем покупал мороженое, ситро и пирожные «картошка». Таких вкусных пирожных Дана нигде больше не ела, никогда. А потом, усталые и довольные, они шли в общежитие, где их встречала хмурая вахтерша с вечным вязаньем, где скандалила толстая Зинка, но это было неважно. Потому что они были счастливы тогда.
— Девушка, а вам не жалко волос?
Полная приятная парикмахерша взвешивает в ладони длинные светлые волосы Даны. Ей не хочется резать такую красоту.
— Нет. Пожалуйста, поскорее.
Но «поскорее» не вышло. Парикмахерша трудилась долго и тщательно. Ей захотелось сделать что-то особенное, чтобы странная девушка с неподвижными серо-голубыми глазами хоть немного улыбнулась.
— Ну вот, смотри. Вроде ничего.
Дана смотрит в зеркало. В эту парикмахерскую ее водили с самого детства. Есть здесь и другие, дорогие салоны, но Дане захотелось прийти сюда. И она села в кресло, помнящее прикосновения ее рук.