Мухи - Максим Кабир

Но если бы взломщик отпирал замок, она бы услышала, даже сквозь журчание душа! И если бы какой-нибудь карлик пролез в прихожую через долбаную дыру над дверью, он выдал бы себя!

«Тебе почудилось», – сказала Александра Вадимовна.

Капала вода. Грохало сердце. В вентиляции гудел ветер.

Саша наклонилась вперед, подцепила полотенце.

«Вот сейчас, – подумала она, – лапа в перчатке вылетит из-за косяка, когти пригвоздят меня к кафелю».

Но ничего не произошло. За порогом, недодемонтированным высоким порогом проглядывался коридор с миролюбивыми вещицами. Тумба, кеды, одежка на вешалке. Никаких полосатых свитеров. Разве что сама темнота в углублениях напоминает крапинками и прожилками сожженное лицо.

– Меня напугали мои же волосы, – вслух сказала Саша.

Она извлекла пробку из стока, замоталась вафельным полотенцем. Сошла на плитку. Шаг. Бедро ударилось о раковину.

– Соль-вода, соль-вода, – брякнула она просто потому, что собственный голос бодрил. – Не укусишь никогда.

Она переступила порог

(порог соли)

и выглянула на кухню. Тюль занавесок плавно струился в окне. Ночной дом поскрипывал, охал, кряхтел. Саша не посмотрела на проем вверху входной двери. На тот шлюз, что соединял черный подъезд и ее уютную квартирку.

Босые пятки шлепали о настил. Гостиная была пуста.

– Ох я и дура! – рассмеялась Саша. Прошла к телевизору и включила его, чтобы заглушить монотонное бурчание старого здания.

Передача о призраке Лаврентия Берии, что в поисках жертв ездит по Москве на черной машине, была ею забракована. Девушка выбрала местный канал. Диктор рассказывал о Гражданской войне и крестьянских восстаниях. Об уничтоженной часовне Тита Чудотворца.

Саша вошла в спальню, стряхнула полотенце. Взор забегал из угла в угол. От распахнутых дверок гардероба к коврику у кровати. На коврике лежал листок бумаги. Оберег, чепрачный тапир Баку. Его разорвали в клочья.

Из шкафа вывалился дневник. Раскрылся на испещренной прилежным ученическим почерком странице. Там пятнадцатилетняя Саша рассуждала о мальчиках, силиконовых бюстах и завистливых подругах.

Саша подобрала кусочки картинки, запихнула дневник обратно под свитера.

– Ну, Сверчок! – сказала она. – Ну, хулиган!

– Они вернулись, – проговорила Саша между заплывами. Вода омывала ее бедра. Она смотрела, как по поверхности реки, против течения, скользит прыткая водомерка.

Рома обернулся.

– Кто?

Саша повела плечами, словно жарким утром ей стало зябко.

– Кошмары.

Вязы шелестели ветвями за парапетом. Листва скукожилась под палящим солнцем. Тень облака протащилась аллеями яхт-клуба, бесцеремонно, по гипсовым статуям, по сломанным шпалерам.

– Тапир не сработал? – без намека на сарказм спросил Рома.

– Ага. Разрядился. – Саша зажала нос и нырнула.

В мутной зелени едва проглядывалось песчаное дно. Рома поплыл за ней, норовя пощекотать пятку. Он угрожающе напевал мелодию из фильма «Челюсти».

– Что тебе снилось? – спросил он на берегу.

Саша загорала, подставив лучам живот. Капельки влаги сверкали драгоценными камушками.

– Художник. Виктор Гродт.

Морфей посчитал, что недели без кошмаров ей вполне достаточно. Подождал, пока она останется одна в квартире. И выписал по полной программе.

Ей снова снилась луна-переросток. Но в этом эпизоде сериала она освещала дом не снаружи, а изнутри. Заткнула окно серебристой пробкой, испещренной кавернами и язвами. Саша выпрямилась на кровати. Смятое одеяло забилось в изножье. Ночная сорочка съехала набок. Девушка часто моргала и вертела головой.

Мебель исчезла. Пропали компьютер и книжные полки, опустел подоконник. Осталась кровать посреди зловеще мерцающей комнаты и съежившаяся на ней Саша. Казалось, луна сейчас станет жидкой, вольется в окно молочным киселем, слижет ее, проглотит, и она будет жить в утробе холодного спутника.

«Проснись!» – приказала она себе.

Кто-то содрал со стен обои. Яростно скреб их ногтями, отрывал лоскутья. Обнажилась известка в пятнах клея. И черные рисунки. Они покрывали стены от пола до потолочного карниза. Тощие фигуры, скелеты в лохмотьях, простирающие вверх веточки рук. И мухи, сонм мух, роящийся над человечками. Если люди были намалеваны небрежно и больше походили на сгоревшие спички, то насекомых выписали детализированно. Каждый волосок, каждый сегмент на веретенообразных личинках, что налипли в углах.

«Некрофаги, – вздрогнула Саша. – Они питаются падалью. Размножаются в ранах».

Эта популяция размножалась во впадинах и неровностях известки. Стоило Саше отвлечься, как участок стены обрастал еще большим количеством насекомых.

– Не позволяй!

Саша завопила. Справа от нее сидел на корточках голый мужчина. Лицом к стене, сгорбившись. Хребет топорщился под кожей, как спинные пластины доисторического ящера. Сальные космы падали на лопатки.

– Не позволяй ему играть, – произнес человек.

– Ты уверена, что это был Гродт? – спросил, хмурясь, Рома.

Саша вытащила из пакета золотистый кукурузный початок, растерла по зернышкам соль. Впилась зубами в ароматный бок.

– Угу, – сказала она, прожевывая. – Во сне я знала это.

За волнорезом раздался смех. Значит, не послышалось, и там действительно припарковалась машина. На пляж метрах в тридцати от их одеяла вылетели двое парней. Тот, что повыше, подбрасывал футбольный мяч. Второй, блондин, прихлебывал пиво из двухлитровой пластиковой бутылки. Кивнул на соседей. Парни рассмеялись гортанно и, не снимая маек и шорт, пошли в воду.

Рома натянуто улыбнулся.

– Не позволяй ему играть? – переспросил он.

– Самое жуткое в этом сне была его четкость. Обычные сны не вспомнишь с такими подробностями. У него, ну, у художника, были черные ногти, и он царапал ими стену. Рисовал муху.

Саша нервно почесала локоть, словно отгоняла насекомое.

Перед глазами встала комната, залитая светом и исчерченная наскальной живописью. Тонкая, снующая по извести кисть.

– Он перехитрит тебя, – сказал вкрадчиво художник. – Мы мухи, а дом – его мухоловка. Он придет за тобой сразу или чуть позже. В зависимости от того, насколько он голоден.

– Кто? – выдавила из себя Саша.

Спина Гродта не пошевелилась, но голова начала поворачиваться, нарушая законы физики. Захрустел позвоночник, являя скуластый мефистофельский профиль. Узловатый палец ткнул вверх:

– ОН!

«Не смотри!» – дунул в ухо панический шепот. Но Саша уже поднимала голову.