Пряжа Пенелопы - Клэр Норт

так откровенно говорим друг с другом, как, вероятно, и положено родственницам… Орест не может быть царем, покуда не убьет мать, – заявляет она. – Ни один грек не пойдет за человеком, который слишком слаб, чтобы убить женщину. Сильные мужчины с алчными сердцами устремят взгляды на пустой трон Агамемнона. Например, твой дядя Менелай. Воин из-под Трои. Так что Оресту нужно действовать быстро, чтобы отомстить за убийство отца и оборвать жизнь матери. Зачем приезжать на Итаку? Зачем тратить время на этот остров?

Пенелопа снова смотрит на Электру, ждет, что она произнесет то, что должно быть сказано, но Электра молчит. Ее молчание красноречиво. Оно говорит Пенелопе о многом, что ей не нравится в этой микенке.

– Вы приплыли, чтобы убить Клитемнестру.

Даже лев вдохнул бы воздуха перед ответом. Электра – нет.

– Да.

– Вы думаете, что она в царстве моего мужа?

– Да, думаем.

– Почему?

– У меня есть сведения, что она пробирается на запад. Итака – ворота в западные моря, и, если она хочет бежать, ей нужно сесть на корабль в твоей гавани. Ее след привел нас сюда. Нам кажется, мы ее почти догнали.

– У меня есть глаза и уши в собственном царстве. Я бы знала, если бы моя двоюродная сестра была здесь.

– Ты уверена? И что бы ты тогда сделала?

Осторожно – так осторожно – Пенелопа ищет слова.

– Если бы она пришла ко мне как царица, я бы приняла ее с честью. Теперь, когда я знаю, что она убийца, я с удовольствием посмотрю, как она сгорит.

Это ложь. Я кладу руку на плечи итакийской царицы, слега сжимаю. Всемогущий Зевс если и взглянет вниз с Олимпа, то будет смотреть скорее на юного Телемаха, слоняющегося по галерее у двери Ореста, или на микенских мужчин, расхаживающих по палубам своих кораблей, или на блеск в углу глаза Менелая, слушающего новости о смерти брата. Мой муж не смотрит на эти покои, на этих женщин. Сегодня вечером божественное присутствие здесь лишь мое.

– Ну что ж, – наконец задумчиво произносит Электра. – Ну что ж. Моя мать хитра. Она умеет прятаться.

– Я могу отправить гонцов, потребовать, чтоб обыскали все корабли, все…

– Да, сделай это: закрой гавани.

– Мы небогатая земля. Через наши гавани проходит не только олово и янтарь. Еще и зерно для моих людей, корм для их скота.

– Тогда придется найти ее быстро, верно?

Пенелопа давится вдохом, проглатывает его, поворачивает голову к слабому, мерцающему огоньку, потом снова к Электре.

– Мой муж был союзником твоего отца. Западные острова в твоем распоряжении, как всегда.

Электра улыбается, и это улыбка голого черепа, что смеется шуткам, которые нравятся только Аиду. Она слегка наклоняет голову, и Пенелопа встает. Служанки в тени уходят еще глубже во тьму, как будто говоря: «Кто, мы? Нас вообще тут нет».

Потом, когда Пенелопа уже открывает дверь, Электра говорит:

– Ты играла в детстве с моей матерью, верно? Вы обе росли в Спарте.

Когда-то на лугах Спарты играли три царицы, три босоногие девочки бегали под солнцем. Где они теперь? Глаза Пенелопы устремлены куда-то далеко.

– Клитемнестра дергала меня за косы, а Елена говорила, что я хожу как утка.

– Она управляла Микенами, как ты теперь правишь вместо своего мужа.

– Да, – задумчиво говорит Пенелопа, – так и было. Однако я уверена, что завтра Орест обратится к моему совету, к верным людям, которые любят Одиссея, и будет обсуждать эти важные вопросы с моим сыном, а как только они закончат, пошлют за мной и скажут, что гавани должны быть закрыты, а весь архипелаг – обыскан. И какая царица – или царь – смогла бы не согласиться с таким мудрым советом?

Электра почти не знает свою двоюродную тетку, но ей кажется, что она видит в ней что-то от своей матери, и хочет любить ее и ненавидеть, попросить ее благословения и плюнуть ей в лицо.

Электру никто не обнимал уже одиннадцать лет, с того самого дня, когда она оттолкнула Клитемнестру и закричала: «Я не Ифигения!» – и убежала из комнаты, и больше не была любима своей матерью. Электра однажды поцеловала мальчика-раба за кузней, и его руки дотянулись до ее укромных мест, и она заплакала и захотела еще, а потом оттолкнула его и убежала от запаха металла и пламени, а потом продала его, чтобы его глаза больше не могли обжигать ее лицо, и больше не взглянула на мужчину.

Мое божественное мнение – а я в этих делах разбираюсь как никто – таково: у Электры невероятная каша и в голове, и в сердце.

Так что она отвечает:

– Все так, как ты говоришь, сестра моя. Все так, как ты говоришь.

И всю ночь не спит, кроме тех часов, когда спит, но поэты скажут другое.

Глава 17

Итака спит и видит сны.

Телемаху снятся свистящие копья и разбитые щиты, боевые кличи и солнечный блеск на доспехах отважных мужчин. Он будет упражняться каждый час каждого дня и иногда даже ночи, чтобы послужить своей отчизне, чтобы быть таким же героем, каким был – является – его отец. Но во сне он направляет копье в какого-то окровавленного врага, а оно замедляется, застревает в воздухе, становится таким тяжелым, что не удержать, и в Телемаха со всех сторон вонзаются проворные кинжалы, и он умирает во сне.

Афина иногда посылает ему сны получше, но, покуда жив отец, она часто забывает про сына.

Электре снится, как она заглядывает в дверь комнаты своей матери и видит, как женщина кричит от блаженства, а между ног у нее губы поэта. Электра не представляла, что женщина может испытывать наслаждение. Когда она спросила об этом у своих учителей, ей сказали, что это непотребство, и послали за жрицей Афродиты, и та одним действительно выдающимся днем рассказала Электре, откуда берутся дети, что у нее пойдет кровь в соответствии с движением луны и наслаждение женщинам дается только для того, чтобы служить наслаждению их мужей. В этой беседе не упоминалось о том, что мужчины иногда отрывают женщин от мужей, чтобы доставить себе наслаждение, потому что зачем в самом деле вдаваться в такие мелкие подробности?

С того дня, как был убит отец Электры, луна два раза прошла свой круг. Все это время у Электры не шла кровь. Она задается вопросом, пойдет ли она когда-либо снова.

Оресту снятся три тени у его двери, он слышит смех эриний и знает, что жизнь его распадается на куски.

Служанки тоже видят сны – даже те, кого поэты не назовут по имени. Эос снится, как однажды она станет, как Урания, женщиной с сокровенной властью и тайнами. Она будет вертеть мужчинами как захочет, о ее мощи будут шептаться по всем берегам широкого моря, и никто не будет знать ее имени. Ей кажется, что это предельная сила, и она улыбается при мысли о том, сколько мужчин отдало жизни