Метель - Владимир Сорокин

— Ну вот! И никаких волков! — Доктор ткнул Перхушу кулаком в бок.

— Оклемалися, — заулыбался Перхуша опухшей губой.

Поползли по полю. Занесенную дорогу было хорошо видно: она слегка выступала, тянулась лентой к темному горизонту.

— Ну вот. И никаких волков! — повторял доктор, хлопая себя по коленям.

Ему было хорошо и приятно.

Лошадки потихоньку набирали ход.

— Ну вот, ну вот... — довольно хлопал себя по коленям доктор.

Проехали мелколесье и снова выехали на большое чистое поле. Луна сияла.

— Что ж они у тебя так слабо тянут? — Доктор пихнул Перхушу локтем в бок. — Аль кормишь плохо?

— Кормлю достаточно, барин.

— Хлестни их, пусть прокатят с ветерком!

— Да они щас еще не оклемалися с испуга-то.

— Да что они у тебя — жеребята, что ли?!

— Да уж не жеребята.

— А чего ж ползут так? А ну, хлестни их!

— Н-но! Нн-о, пошли! — поддернул вожжи Перхуша.

Лошади взяли порезвее. Но доктору этого было мало.

— Да что ж они ползут, как вареные?! Н-но! По-шли! — застучал он по капору.

— Н-но, родимыя! — крикнул Перхуша и засвистал.

Лошадки взяли еще резвее.

— Ну вот, ну вот... — обрадовался доктор. — Тут ехать-то осталось — всего ничего. Н-но! Пошли!

— Нно! — кричал и чмокал Перхуша.

Ему захотелось показать своих лошадей, хоть он и понимал, что они подустали.

«Пущай напослед пробегутся, авось согреются!» — подумал он, сам чувствуя в себе веселое тепло после выпитого спирта.

— А ну — стегани их! — потребовал доктор. — Что они у тебя, как мыши в чулане! Скинь ты с них эту дерюгу!

«А и правда, снять можно... Снег уж перестал, а морозец слабый...» — подумал Перхуша и на ходу ловко вылез вперед, отстегнул рогожу, закатал ее.

Доктор увидел облитые луной спины лошадок. Они казались совсем игрушечными.

— А ну-ка... — доктор вытянул из чехла кнутик.

«Пускай хлестанет...» — согласился Перхуша.

Привстав, доктор размахнулся и хлестнул по спинам лошадей:

— Н-но!

Они побежали сильнее. Доктор хлестнул еще:

— Н-но-о-о!

Всхрапнув, лошади наддали. Ноги их замелькали, спины закачались, напомнив доктору волнующееся море, которое они с Надин видели в октябре в Ялте и в которое ему совсем тогда не захотелось лезть, и он стоял на берегу, глядя на волны, а Надин в своем полосатом купальнике все тянула и тянула его в море, называя осторожником.

— Н-но! — хлестнул он лошадей так, что по их спинам прошла дрожь.

Они рванули. Самокат полетел по полю.

— Вот как надо! — закричал доктор в ухо Перхуше.

Морозный воздух ударил им в лицо. Перхуша засвистал.

Лошади несли самокат, снег шуршал под полозьями.

— Вот как! Вот как хорошо-то! — Доктор плюхнулся на сиденье, помахивая кнутиком. — Вот как ехать надо!

Перхуша посвистывал, ловко правя. Ему тоже было хорошо, он понял, что еще версты три — и будет Долгое. Поле кончилось, по краям дороги поднялся еловый подрост. Красивые, убранные снегом елочки обступили дорогу.

— Пошли-и-и! — закричал доктор и закрутил кнутом над лошадями так, что пенсне слетело у него с носа.

Самокат неся через ельник. Перхуша различил впереди на дороге какую-то покатую горку, но не стал придерживать лошадей:

«Проскочим!»

Самокат влетел на горку, его сильно тряхнуло, послышался треск, и путники полетели со своих мест в снег. Самокат встал на горке, сильно накренившись. Лошади в капоре захрапели и забились.

— Черт побери... — пробормотал доктор, потерявший малахай, и схватился за колено, сморщился от боли.

— Мать твою... — Перхуша вытащил голову из сугроба, отер снег с лица.

Он заворочался в сугробе, ища слетевшую шапку, но, услышав испуганный храп лошадей, поспешил к ним, заглянул в капор. Лошади заржали, ища защиты у хозяина.

— Ну... ну... — Скинув рукавицы, он стал ощупывать их, успокаивая. — Ничаво, ничаво... целы?

Покалеченных лошадей он не обнаружил. Хомутики и крепкая супонь удержали их.

— Целы, целы... И не такое бывает... — гладил он их вспотевшие от быстрой езды и исходящие паром спины.

Доктор стонал, схватившись за колено. Он сильно ударился им о самокат.

Успокоив лошадей, Перхуша пошел искать шапку. К счастью, луна по-прежнему сияла, не заслоненная облаками, и Перхуша скоро нашел свою шапку, отряхнул, нахлобучил. И пошел к доктору. Тот сидел в снегу, стоная, качая непокрытой головой и чертыхаясь. Перхуша поднял его малахай, надел ему на голову.

— Не сломили ничего? — спросил Перхуша.

— Черт... — Доктор ощупал колено. — Вроде нет... Черт... Больно...

Перхуша взял его под мышки. Доктор стал осторожно вставать, но тут же застонал и сел в снег:

— Погоди...

Перхуша опустился на корточки рядом и только теперь почувствовал, что выбил себе о правило нижний передний зуб.

— Ах ты, засади тя... — Он потрогал обломок зуба во рту, покачал головой и усмехнулся: — Вот те раз!

Доктор зачерпнул снега, приложил к колену:

— Сейчас... сейчас...

Придерживая снег, перевел на Перхушу невидящие глаза:

— Это что было?

— Не знаю, барин... — Перхуша трогал зуб. — Щас посмотрим.

— Чего ж ты лошадей не сдержал?

— Так ведь вы ж гнали.

— Я ж гнал! — болезненно-негодующе покачал головой доктор. — Я-то гнал, а правил-то ты, дурак... черт... ммм...

Он сморщился, склоняясь к колену и отдуваясь полными губами.

— Я думал — горка какая, проскочим.

— Проскочили! — зло рассмеялся доктор. — Чуть себе шею не свернул...

— Да и горка-то гладкая, — встал с корточек Перхуша и пошел к самокату.

Он обошел его спереди, глянул и замер. Перекрестился:

— Господи, Твоя воля. Барин, гляньте, во что мы въехали.

— Погоди ты, дурак... — стонал доктор.

— Родимая матушка, засади тя. Барин!

— Молчи, дурак.

— Ведь это ж... и не поверит никто...

— Ммм... — Доктор тер колено. — Дай мне руку.

— Господи, да за что ж мне такое пропадание? — Перхуша присел и в сердцах хлопнул себя рукавицами по валенкам.