Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры - Константин Писаренко

Каким способом? Все очень просто! Столыпин желает провести через Думу аграрные законы. Без помощи фракции умеренно-правых это невозможно. Посему премьеру надлежало выдвинуть жесткое условие: мы голосуем за крестьянские акты в обмен на земскую реформу Западного края. То, что фракцией более года верховодили бессарабцы, не беда. Мобилизация Петром Николаевичем двух близких ему землячеств – киевского и подольского – быстро положит их лидерству конец. И верно. Если 19 ноября 1908 года бессарабец Синадино от имении умеренно-правых выражал, хоть и с оговорками, сочувствие внедрению земства в Сибири, то уже весной 1909-го на учредительном съезде партии умеренно-правых тон задавали русские украинцы во главе с Балашовым.

Что касается Д.И. Пихно, то в комиссии по местному самоуправлению состоял знаменитый литератор В.В. Шульгин – депутат от Волынской губернии и… любимый пасынок киевского профессора. До марта 1911-го он считал себя «крайне правым», а реально «отчалил» от них еще весной 1909-го, все чаще и чаще примыкая к «русским националистам», они же – члены партии «Всероссийский национальный союз». Шульгин и стал связующим звеном между Балашовым и Пихно. Кто из них продиктовал ультиматум Столыпину, не суть важно. Председатель Совета министров его принял. Отсюда и проистекает казус 8 мая 1909 года, которым новоиспеченные союзники подтвердили друг другу серьезность намерений.

То, что случилось далее, лучше охарактеризовать модным ныне термином «дорожная карта». Каждый шаг Балашова зависел от взаимности Столыпина, и наоборот. Вот почему три законопроекта – два аграрных и один земский – рассматривались параллельно, в тандеме. 20 января 1910 года Столыпин внес проект «О применении Положения о земских учреждениях 12 июня 1890 года к губерниям Витебской, Волынской, Киевской, Минской, Могилевской и Подольской», и 18 февраля Дума, утвердив, отправила в Госсовет закон о землеустройстве.

В течение полугода, не без помех со стороны октябристов, Балашов готовил заветный проект к финальному голосованию. Сначала в своей комиссии, где, по свидетельству Шульгина, 27 марта товарищи Гучкова добились отклонения правительственной версии, потом на пленарных заседаниях. В конце концов 1 июня 1910 года отредактированный закон заручился думским одобрением и устремился в Госсовет, зону ответственности премьера. А там 4 марта 1911 года разразилась катастрофа: 92 советника отвергли принцип двух курий (русской и польской); позицию премьера приняли всего 68. Без курий земства практически теряли значение, ибо польские землевладельцы в Западном крае определенно преобладали над русскими.

Напомню, что закон о землеустройстве на тот момент обсуждался в согласительной комиссии, и Думе предстояло по нему голосовать в скором времени. Крах эпопеи с земством для шести западных губерний (Литву в качестве отступного пожертвовали полякам) сулил неминуемый провал второму аграрному закону. Фракция Балашова, несомненно, предпочтет воздержаться… Если не учитывать данного обстоятельства, то заявление об отставке Столыпина 5 марта 1911 года не подается логическому объяснению. Для правительства наличие или отсутствие земства в Западном крае не играло существенной роли. Жили без них пятьдесят лет, прожили бы и дальше. А вот без закона о землеустройстве аграрная реформа обойтись никак не могла. И фронду Госсовета, 4 февраля утвердившего закон в первом чтении (103 «за»; 56 «против»), Петру Аркадьевичу следовало преодолеть любой ценой, в том числе рискуя собственной карьерой, ибо единственный шанс исправить ситуацию подразумевал использование одиозной 87-й статьи Основных законов: издание царем законодательных актов в перерыве парламентских сессий. А сессии обеих палат, не считая коротких пасхальных каникул в апреле, завершались ориентировочно в июне.

Нарушить заведенный порядок мог опять же император, по 99-й статье тех же законов. Но захочет ли монарх вмешиваться? Коли нет, то придется заставить, что «хозяину земли Русской», конечно же, не понравится, и он запомнит «обиду», чтобы при первом удобном случае избавиться от «обидчика». Все это Столыпин хорошо понимал, однако обременил государя ультиматумом: трехдневный роспуск парламента; увольнение из Госсовета лидеров мятежа – П.Н. Дурново и В.Ф. Трепова; право на ротацию в новом году тридцати членов Совета по выбору премьера. Либо Николай II берет ответственность за реализацию аграрной программы на себя.

Возмущенный царь намеревался тут же прогнать дерзкого министра и доверить кабинет давнему любимцу – Б.В. Штюрмеру. Но по зрелому размышлению, не без влияния матери и дядюшек, решил отложить возмездие и 11 марта уступил: подписал указ о роспуске палат на три дня – с 12 по 15 марта, а 14 марта – несчастный закон. Между прочим, император негодовал не в одиночестве. Столыпина осудили и левые партии, и правые. Госсовет демонстративно 11 марта отклонил «шовинистический» закон целиком (23 «за»; 134 «против»). Даже октябристы не промолчали, а Гучков 15 марта покинул пост председателя Думы. Защищали премьера разве что «националисты» Балашова. Впрочем, их голос тонул в хоре всеобщего неприятия действий еще вчера популярного главы правительства. Возможно, Балашов, увидев, чем все обернулось, и освободил премьера от рокового обязательства. Да, Столыпин, будучи человеком слова, счел позорным для себя ретираду и ринулся ва-банк…

В общем, никто так и не понял, зачем Петр Аркадьевич подставился под удар. Подоплека «упрямства» не раскрывалась. Тем не менее бунт на «корабле» вспыхнул не стихийно. Его организовал человек, прознавший про секрет премьера и точно рассчитавший реакцию и первого министра, и государя. Ищи, кому выгодно! А выгодно оказалось… скромному министру финансов В.Н. Коковцову. Падение Столыпина расчищало ему путь к премьерству. И призыв Штюрмера нисколько не препятствовал сему. Слишком разным политическим весом обладали оба. Министр финансов де-факто и по должности, и по степени царского расположения сосредоточил бы бразды правления в своих руках. Механизм же интриги бесхитростен: старому недругу и сопернику премьера – Дурново – намекнули на подноготную комбинацию с куриальным земством, и полный тезка Балашова, предводитель группы правых в Госсовете, без промедления бросился в атаку. Закулисный игрок ошибся в одном: Николай II искренне переживал за судьбу аграрной реформы и не отважился обезглавить ее в самый разгар проведения. Прежде чем снять Столыпина, царь пожелал найти опальному сановнику достойного преемника.

Что касается закона о земствах в губерниях Западного края, то по окончании 13 мая думской сессии Петр Аркадьевич, как и полагалось 87-й статьей конституции (два месяца истекали 14 мая), отправил его в Думу. При открытии пятой сессии, 15 октября 1911-го, скандальный документ автоматически попал в комиссию по местному самоуправлению, где Балашов позаботился о том, чтобы тот лег под сукно и более не рассматривался. Он и не рассматривался вплоть до революции 1917 года. Но в жизнь воплощался исправно…

А колебания монарха прекратились сами собой 1 сентября 1911 года. Выстрел Богрова избавил Романова от мучительной дилеммы. Смерть Столыпина тотчас вывела на первый план двух естественных наследников – Коковцова на пост премьер-министра, Кривошеина на место исполнителя крестьянской реформы. В итоге возник дуумвират. Коковцов управлял… с оглядкой на Кривошеина. Ведь Александр Васильевич мог посредством обращения к царю заблокировать любую инициативу, будь та, по мнению главы ГУЗиЗа, вредной для успешного преобразования села. А император внимательно прислушивался к тому, кто три года изо дня в день занимался коренной перестройкой крестьянского землевладения.