Король Зимы - Бернард Корнуэлл

— Почему не прибыл Овейн? — спросил он с раздражением. — Или Артур? Может, они хотят моего падения? — Мелвас был обрюзгшим, подозрительным человеком со смрадным дыханием и всегда оставался лишь властителем племени, а не всей страны, что делало его королем второго ранга. А по виду он и вовсе напоминал крестьянина, причем самого захудалого. — Вас ведь совсем мало, а, Гриффид? — ныл он. — Хорошо еще, что я собрал ополчение.

Ополчение считалось городской армией Мелваса, и каждый здоровый мужчина племени белгов обязан был служить. Хороших, обученных воинов было мало, а большинство богатых людей племени взамен себя посылали рабов. И все же Мелвас при случае мог собрать немалую силу — сотни три человек, каждый из которых приносил свое собственное оружие и запас еды. Некоторые прежде были воинами и приходили в отличных доспехах, с прекрасными боевыми копьями и заботливо сохраненными щитами. Правда, у большинства не было ничего, кроме дубинки или острой мотыги. Ополчение сопровождал целый обоз женщин со скарбом и детьми. Оставаться дома без мужчин в ожидании нападения саксов никто не желал.

Мелвас настоял на том, чтобы обученные воины из его ополчения засели за стенами Венты и обороняли город от нападения, а это означало, что под команду Гриффиду отдавались неумелые новобранцы, с которыми он должен был выйти навстречу врагу. Мелвас понятия не имел, откуда появятся саксы, поэтому Гриффиду с отрядом приходилось вслепую блуждать в непроходимых лесах к востоку от Венты. Мы были похожи скорее на беспорядочный сброд, чем на военный отряд. Случайно мелькнувшего оленя все скопом начинали преследовать с таким гиканьем и свистом, что насторожило бы любого врага, будь он хоть за дюжину миль отсюда. К тому же такая охота кончалась тем, что ополченцы разбредались по всему лесу и то ли терялись в чаще и отправлялись домой, то ли попадали в руки затаившихся саксов. Таким образом мы потеряли человек пятьдесят.

Эти леса просто кишели саксами, хотя поначалу мы не видели ни одного. Иногда нам попадались их лагерные стоянки с еще теплыми кострищами, а один раз даже наткнулись на небольшое поселение белгов, которое было сожжено и разграблено саксами. Повсюду валялись трупы мужчин и стариков, а молодых людей и женщин, наверное, увели и превратили в рабов. Вид смерти и разрушения привел ополченцев в чувство, все наконец поняли, что вышли вовсе не на увеселительную прогулку, и теперь Гриффид вел сплоченный отряд суровых, насупленных людей. Мы шли на восток.

Первую шайку саксов мы случайно обнаружили в широкой речной долине, где они устраивали небольшое поселение. К моменту, когда мы появились, саксы уже возвели половину деревянного частокола и поставили опорные столбы главного дома. Однако наше неожиданное появление на опушке леса заставило их побросать инструменты и взяться за колья. Мы превосходили их числом примерно в три раза, но и при таком превосходстве Гриффид не мог понудить нас атаковать плотную стену их щитов с шипами острых кольев. Мы были молоды и задиристы и как дурачки кривлялись и насмешничали на расстоянии, но саксы не обращали никакого внимания на наши насмешки, а те люди Гриффида, кто был постарше, лишь злились на нас и, не желая ввязываться в драку, попивали мед. Мне, отчаянно мечтавшему добыть кольцо воина, выкованное из железа саксов, не терпелось кинуться в атаку. Но я, еще не испытавший ужаса сшибки двух стен ощерившихся щитов, не знал, как тяжело столкнуть с места живую массу тел и втянуть их в эту кровавую работу. Гриффид предпринял несколько вялых попыток воодушевить отряд на атаку, а потом и сам отхлебнул меда и принялся издали поносить саксов. Так мы и стояли лицом к лицу с врагом часа три или больше, не сделав ни шага вперед.

Нерешительность Гриффида позволила мне наконец-то рассмотреть саксов, которые, как оказалось, не очень от нас отличались. Волосы их были светлее, кожа смуглее нашей, а глаза бледно-голубые. Они любили напяливать на себя побольше мехов, но в основном их одежда была сходной с нашей. Оружие тоже не особенно разнилось с нашим, разве что длинные ножи, которыми трудно было орудовать в стычке, да огромные топоры с широкими лезвиями, разрубавшие щит с одного удара. Некоторые из наших людей, испытавшие на себе силу их топоров, и сами обзавелись такими же, но Овейн, как и Артур, с презрением отзывался о топорах саксов, считая их слишком неудобными и тяжелыми.

— Топором, — говорил Овейн, — ты никогда не сможешь отбить удар врага, а оружие, которое не защищает, никуда не годится.

Жрецы саксов здорово отличались от наших святых людей, ибо эти иноземные колдуны обряжались в шкуры животных и натирали волосы коровьим навозом так, что, высыхая, они торчали на голове иглами во все стороны. На наших глазах один из таких жрецов принес в жертву козла, желая выяснить, стоит ли им с нами драться. Сначала жрец сломал заднюю ногу бедному животному, потом ударил его в спину ножом и отпустил бежать окровавленного с волочащейся ногой. Животное, шатаясь, истекая кровью, с душераздирающим криком тащилось вдоль боевой линии саксов, затем повернулось в нашу сторону и замертво рухнуло на траву, что, очевидно, было дурным предзнаменованием, потому что линия вражеских щитов вдруг дрогнула и саксы быстро отступили за недостроенную ограду. В спешке подхватив женщин, детей и рабов, погоняя перед собой стадо свиней и коров, они скрылись за деревьями. Мы посчитали это своей победой, съели козла и снесли их частокол. Однако никакой добычи не оказалось.

Нас уже начал преследовать голод, потому что безмозглые и нетерпеливые ополченцы в первые же несколько дней съели весь запас еды и теперь питались лишь лесными орехами. Без провизии не оставалось ничего другого, как возвращаться назад. Голодные ополченцы, страстно желавшие поскорей оказаться дома, шли впереди, а мы, воины, лениво тащились следом, здорово отставая. Гриффид, возвращавшийся без золота и рабов, был мрачен, хотя, говоря по совести, такая же судьба уготована была любому военному отряду, рыскавшему вслепую по ничейным землям. Но когда мы почти уже вышли к знакомым местам, нам повстречался отряд саксов, возвращавшихся по другой дороге. Они, должно быть, наткнулись на наше ушедшее вперед ополчение, потому что были нагружены захваченным оружием и гнали с собой пленных женщин.

Встреча была неожиданной для обеих сторон. Я находился в хвосте колонны Гриффида и ничего не видел, я лишь услышал шум начавшейся битвы, когда наш авангард вышел из-за деревьев и обнаружил полдюжины саксов, переходивших реку. Наши люди не мешкая ринулись на них. Подоспевшие копьеносцы напали на растерянных саксов с двух сторон. На этот раз не было никакой стены щитов, а просто на самом мелководье затеялась беспорядочная кровавая драка. И вновь, как в тот день, когда я убил своего первого врага в лесах к югу от Инис Видрина, меня обуяла радость битвы. Это было, полагал я, сравнимо лишь с тем чувством, которое испытывала Нимуэ, когда боги посещали ее. «Как будто у тебя вырастают крылья и несут к блаженству», — как-то призналась она. Именно это я и ощущал тем осенним утром. С копьем наперевес я настиг своего первого в этом бою сакса и, видя его налитые страхом глаза, знал, что он уже мертв. Копье молниеносно вонзилось ему в живот, а я выхватил меч Хьюэла, который теперь называл Хьюэлбейн — Возмездие Хьюэла, — и прикончил врага ударом в бок. Затем я вошел в реку и убил еще двоих. Я дико, словно злой дух, вопил на языке саксов, вызывая их приблизиться и найти свою смерть, и на мой призыв вдруг откликнулся огромный воин. Он набросился на меня, размахивая страшным топором. Но его топор был настолько тяжел, что, замахнувшись им, уже нельзя было остановить движение руки, и я, легко увернувшись, уложил громилу на спину прямым ударом, который наверняка порадовал бы Овейна. Только у этого махавшего топором воина я взял три золотых торквеса, четыре броши и нож, украшенный драгоценными камнями. Топор я тоже прихватил, чтобы после сделать из него вожделенные боевые кольца.