Время наступает - Владимир Свержин

Должно быть, именно тогда Эа явился верным народа своего, назвавшись им «Богом, который есть Эа». Тогда получается, что эбору – «перешедшие реку» – не просто так уходили за Евфрат в поисках иной доли. Их вел спасительный Энки – радетель за судьбы людские! У Намму отлегло от сердца. О чем бы там дальше ни говорили мудрецы и учителя этого народа, суть Единого бога, которому они поклонялись, была ему ясна и понятна.

– Истинно вам говорю, велика сокровенная мудрость Господня. Ибо если суд неправый и алкание крови ближнего своего превращает человека в зверя, то и бога они делают смертным, ибо в справедливом воздаянии – высшая суть…

Нидинту-Бел мерил шагами анфиладу дворца, издревле принадлежавшего Верховным жрецам Мардука. Короткие, тяжеловесные колонны, поддерживающие свод, были увиты зеленью, радующей глаз среди многочисленных оттенков желтого и белого камня. Впрочем, листва уже давно была покрыта слоем пыли, а дожди, которым надлежало освежить ее, ожидались еще не скоро. Нидинту-Бел раздраженно морщился, сжимая и разжимая тяжелые кулаки. Никогда прежде ни одна женщина в Вавилоне не смела отказать ему. Да и как такое могло прийти в голову нормальной девице: он знатен, богат, хорош собой, строен и силен – чего еще нужно этой вздорной девчонке? Перед глазами царедворца предстало тонкое лицо девушки, ее испуганные глаза и этот короткий, но решительный отрицательный ответ. Ну уж, нет! Этому не бывать!

– Ты хотел видеть меня? – раздался откуда-то сбоку негромкий, но властный голос. Начальник стражи вздрогнул. Его двоюродный брат всегда умудрялся появиться неслышно и незаметно, точно вдруг возникал из окрестной пыли.

– Приветствую тебя, Гаумата! – коротко произнес Нидинту-Бел. – Или теперь лучше звать тебя Верховным жрецом?

– Именно так, – величаво кивнул его собеседник. – Ты же знаешь. Тот, кто становится у трона Мардука, не имеет больше собственного имени. Только ему, Судье богов, ведомо имя вернейшего из слуг его.

Вельможа поморщился. Не то чтобы он совсем не верил в Мардука, но для успокоения души его вполне достаточно было тех щедрых жертв, которые, по обычаю, возлагались им на алтарь бога.

– А что стало с тем, старым, который был до тебя?

– Мардуку ведомо, где он, – неспешно, но уклончиво ответил Гаумата. – Но ты ведь пришел сюда не за тем, чтобы справиться о его судьбе?

– Вовсе нет, – скривил губы Нидинту-Бел. – Мне нужна женщина. Я надеюсь, ты поможешь мне добыть ее.

Верховный жрец равнодушно пожал плечами.

– За этим тебе следовало идти в храм Иштар.

– Я бы так и сделал, если бы сегодня на площади старый плут не проиграл состязание этому недоеденному львами мошеннику. Правда ли, что теперь народ эбору может безнаказанно славить лишь своего непонятного бога?

– Да, – с нескрываемой грустью подтвердил Гаумата. – Это во всеуслышание провозгласил Валтасар, и пока он будет оставаться у власти, или же, пока Даниил будет стоять по правую руку царя, это, несомненно, будет так.

– В таком случае мне не удастся заманить ее в храм Иштар, – жестко отрезал Нидинту-Бел. – Но ведь есть еще ложе Мардука. Я видел его, оно стоит в храме, там, наверху. – Начальник стражи неопределенно махнул рукой в сторону, где возвышалась над городом семицветная громада Этеменанки. – И Мардуку нет разницы в том, нубийка перед ним, эборейка или же персиянка, если она красавица и рождена в Вавилоне. По закону она должна взойти на ложе.

– Не забывайся, Нидинту! – сурово нахмурился Верховный жрец. – Это ложе Бога!

– На котором усердствуют его жрецы, – раздраженно отмахнулся побочный отпрыск Набонида. – Я думаю, дорогой братец, по старой дружбе ты не откажешься на одну ночь уступить ложе мне.

– Твоя похоть доведет нас до беды, дорогой братец! – гневно проговорил Гаумата. – Кир ждет от нас действий, а ты, вместо того чтобы сбросить Валтасара, добиваешься какой-то эборейки.

– Гаумата! – едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, выдавил Нидинту-Бел. – Я желаю иметь эту девушку, и ты поможешь мне овладеть ею!

– Неужто она и впрямь так хороша, что заставляет тебя забыть о вавилонском троне? – Верховный жрец отступил на полшага назад, отстраняя руку взбеленившегося родственника.

– Хороша! Но не о том речь! – несколько успокаиваясь, бросил вельможа. – Ты бы видел, какими глазами смотрел на нее вчера Даниил там, во дворце…

– Вот, значит, как? – медленно произнес служитель Мардука.

– Да, я хочу обладать ею! А кроме того, хочу сделать больно этому грязному выскочке!

– Ты сделаешь ему больно. Очень больно. И очень скоро.

Даниил приближался к покоям Валтасара той неспешной, исполненной внутреннего достоинства поступью, какой, по мнению Намму, должен был ходить признанный всеми пророк. Огромный полудикий скиф – и тот глядел на него с нескрываемым почтением. Конечно, законоучитель народа эбору и представить себе не мог, что сейчас тот повторяет слова, которыми закончил Даниил свою речь в доме лавочника Иезекии: «Любовь и правый суд – вот ключи, пред которыми открыты души человечьи. Если же нет любви, то и боги, точно путники в ночи, не сыщут себе тепла и ответа в душах людских. Если ж нет в мире правого суда, то и богам в таком мире места нет».

Слова эти, переданные Кархану одним из неусыпных стражей новоиспеченного царского советника, звучали столь ново и необычно для этого мира, что Руслана Караханова неудержимо тянуло спросить у проходящего мимо пророка, как ему пришли в голову такие мысли. Впрочем, к стыду своему, Намму и сам не знал, как до них додумался. Он просто начал говорить о любви, искоса поглядывая на Сусанну, подливающую ему вино, а далее фразу надо было чем-нибудь заканчивать.

Даниил прошествовал мимо угрюмого скифа, удостоив того любезным кивком, и вошел в устланную коврами просторную комнату, где на подушках, набитых лебяжьим пухом, в задумчивости возлежал царь Вавилона.

– Ты звал меня, мой государь? – Намму поклонился, но Валтасар лишь отмахнулся, давая понять, что не желает продолжения протокольных церемоний, указывая на место около себя.

– Вчера на площади, Даниил, – начал он, – ты говорил, что боги, вернее, твой Бог, послали тебе знамение, и ты узрел льва, зовущего прочих зверей на охоту, дабы затем пожрать их. Полагаешь ли ты, что речь в этом знамении шла о персах, и царь Кир есть тот, кто был назван львом?

– Я лишь довел до тебя, государь, то, что было угодно богу, – скромно опустил глаза пророк. – Но если, о повелитель, ты желаешь узнать, что видно мне сокровенным взором, я готов поведать тебе о том.

– Да, желаю, – жестко проговорил Валтасар. – И не лукавь со мной. Оставь Мардуку оценивать мою лучезарность и величие и говори искренне то, что сочтешь верным.

Даниил склонил голову в знак согласия.

– Ведомо ли тебе, государь, что заставило Кира-завоевателя искать мира с тобой?

– Он утверждает, что доблесть защитников Вавилона. Но, полагаю, его больше обеспокоило восстание в Лидии, и он всерьез опасается, что мы ударим ему в спину, лишь только он повернет свои войска от наших стен.