Вдоль белой полосы - Яна Перепечина

С того дня, как показалось Никите, в Лике поселилась зависть. Если раньше он этого в ней не замечал, то теперь всё чаще слышал от неё причитания о чужом богатстве и их собственной бедности. Сам Никита искренне не понимал её недовольства. Ему казалось, что в двадцать с небольшим лет, ещё не начав толком работать, странно надеяться озолотиться каким-то волшебным образом. Быстрое обогащение вызывало в нём не восторг и зависть, а тревогу: тех из его бывших одноклассников, кто слишком уж желал этого обогащения и рвался к нему всеми возможными путями, уже похоронили. А у него были другие планы на жизнь.

Для начала, едва получив диплом, он уволился из очередной фирмы, где работал водителем, и, даже не дав себе пары дней отдыха, отправился на их завод. На самом деле, тот гордо звался НПО, научно-производственное объединение, был «почтовым ящиком», занимал огромную территорию и славился своими специалистами на всю страну, но его работники по-свойски называли родное предприятие именно так — завод.

Замгенерального и одновременно сосед по гаражу Дмитрий Михайлович лично встретил Никиту и отвёл в отдел кадров. Оформление прошло на удивление быстро и просто. Никита даже удивился. И только позже понял: молодёжи на их заводе почти не было. И каждого нового молодого специалиста встречали с распростёртыми объятьями, стараясь не отпугнуть волокитой.

В первые дни Никита присматривался, привыкал. Увиденное страшно расстроило его. Шёл девяносто четвёртый год, и оборонка разваливалась на глазах. Ничто не напоминало о былой мощи. Разве что огромные, не распроданные ещё фирмачам и кооператорам площади. Но многие цеха работали в четверть мощности, а некоторые и вовсе были закрыты. Его собственный отец незадолго до этого ушёл на пенсию. Мама ещё работала, но уже по совместительству, всего два дня в неделю. В остальные три она подрабатывала в фирме, занимавшейся чем-то маловразумительным. Родители, конечно, рассказывали Никите о положении вещей, но он по-юношески легко воспринимал изменения, происходящие в стране, и надеялся, что всё не так страшно, как думают родители.

На деле всё оказалось даже ещё хуже. И только контракты, неожиданно заключённые с Индией, позволяли заводу хоть как-то держаться на плаву. Никита ходил по полупустым цехам, лабораториям и коридорам и вспоминал, как в детстве встречал родителей у проходной, из которой нескончаемым широким потоком текли и текли работники завода, и опытные, и совсем молодые (их на заводе всегда было много). Теперь же поток усох в три, а то и в четыре раза. Смотреть на это было грустно. В голове то и дело вертелось неприятное, царапающее душу слово «засуха». Все вокруг твердили об оттоке мозгов за рубеж. И сейчас Никита видел своими глазами, что это правда. Некоторые его однокурсники уже уехали кто в Германию, кто в Израиль, кто в Штаты. Иссякает река, пересыхает. Ручейки, наполнявшие её раньше, в результате сильнейшего катаклизма теперь впадают не в неё, а в другие, чужие реки. А у них засуха. Беда…

— Никит, — как-то сказал Дмитрий Михайлович, взявший его под своё крыло, когда они шли вечером от проходной к их гаражам, — я вижу, ты понял, что дела наши не так чтобы очень хороши. Но и генеральный, и весь наш костяк уверены, что завод выстоит. Поэтому я тебя прошу, не торопись уходить. Ты нам очень нужен. Я тебя с детства знаю и как никто понимаю: ты на заводе найдёшь себя. Это работа для тебя. Ты потомственный инженер, голова у тебя светлая да ещё и руки золотые. Мастера таких инженеров ценят и уважают, ты сможешь быстро выстроить с ними те отношения, которые многие до пенсии не успевают выстроить. Тебе здесь будет интересно. Скоро вот очередная командировка на Байконур, осенью в Индию полетим, я тебя обязательно с собой возьму. Да и вообще, мы по всей стране ездим. Ты парень молодой, тебе это полезно будет. С такими людьми тебя познакомлю…

— Дмитрий Михайлович, — мягко перебил его Никита. — Я и не собираюсь уходить. Я не из тех, кто сдаётся.

Замгенерального внимательно посмотрел на него и хлопнул по плечу:

— Ты не пожалеешь, Никит. Мы не дадим наш завод в обиду и обязательно справимся. Может быть, не быстро, не сразу, но справимся. И твоя помощь нам очень нужна.

— Спасибо, — поблагодарил тронутый Никита.

— Это тебе спасибо… — Дмитрий Михайлович вдруг просиял и хлопнул себя по лбу:

— Совсем забыл! Дом наш достроен, скоро госприёмка. К осени в новую квартиру въедешь с молодой женой.

— Уже? — обрадовался Никита. — Вот это да! — И тут же вспомнил:

— Но я же только пришёл. Точно не лезу вперёд батьки в пекло? Никого в очереди на квартиру не отодвигаю?

— Ты не поверишь, — засмеялся Дмитрий Михайлович, — но последняя двушка оставалась. И как раз ты успел. Однушки ещё имеются, их больше. А вот двушек совсем мало, проект такой. Так что тебе очень повезло, что успел. Тебя в списки внесли. Готовьтесь к переезду. И к командировкам готовься. Первая через месяц.

О не слишком весёлом начале рабочей жизни Никита вскоре забыл. Хоть и ослаб завод, но всё же выпускал продукцию старых, ещё советских образцов, да и новую разрабатывали и даже собирались испытывать. И Никиту завертело, захлестнуло этим потрясающим чувством, которое возникает у каждого, кто делает что-то важное и нужное. Начав работать с теми, кого он знал с детства, о ком то и дело слышал от родителей, Никита стал заражаться от них верой в то, что сложное время пройдёт, что всё ещё будет хорошо. Удивительное поколение это, те самые шестидесятники, о которых он столько слышал и читал, ему казалось моложе, глубже, интереснее его ровесников. А уж силе их духа и оптимизму он поражался постоянно. Конечно, и у них бывали минуты, когда опускались руки и думалось, что рушится мир. Но они сознательно гнали от себя грустные мысли и шли делать свою работу, которую искренне считали необходимой для того, чтобы страна выстояла, чтобы на неё побоялись покуситься.

Увлечённого молодого инженера, сына коллег, костяк завода принял как родного. Они видели в нём самих себя сорокалетней давности и любили его за это и за проявившуюся с первых дней преданность делу. Поэтому работалось Никите так, что утром он с радостью быстрым шагом шёл на работу. Только сложно было соседей по дому, даче или гаражу называть не привычными «дядь Дим» или «тёть Люсь», а по имени-отчеству. Но ничего, перестроился.

Первой его командировкой стала байконурская. Никита летел туда, представляя, что увидит место, откуда полетел в космос Гагарин, а после него десятки других космонавтов, где неоднократно бывал его отец, и сердце его колотилось так сильно, словно хотело опередить самолёт.

Прилетели они вечером, и Никита вышел прогуляться. Он бродил между домами и представлял себе, каким здесь всё было раньше. Накатила страшная тоска по утраченной стране, по целому миру, который для него, бывшего на излёте существования этой страны подростком, казался единственно возможным, самым лучшим и нерушимым. И Никита поймал себя на том, что чуть не плачет от того, что мир этот остался в прошлом и уже никогда не вернётся. Но он тут же выпрямил спину и прошептал:

— Ничего. Выстоим.