Тайна мертвой царевны - Елена Арсеньева

Ну да, не согрешишь – не покаешься. Но дорого ли стоит такое покаяние?..

Кажется, единственным представителем ненавистных «низов», которого Дунаев сейчас не воспринимал как врага, был смешной и суетливый Файка Сафронов, который с недавних пор исполнял при Дунаеве роль некоего Лепорелло[46]. Вот и сейчас он притулился на лестнице, сбоку, готовый в случае чего прийти на помощь. Однако то, чем занимался Дунаев и в чем охотно участвовал бесшабашный и любопытный Файка, могло оказаться куда трагичней приключений Дон Жуана и его верного слуги! Впрочем, Дунаев был готов ощутить тяжелое «пожатье каменной десницы» смерти… давно был готов! – но сначала намеревался найти убийцу Веры и отомстить.

Он снял шапку, вытер вспотевший от волнения лоб и уже занес руку, чтобы постучать по грязному косяку, однако снизу раздались быстрые шаги, и на площадку взбежал человек среднего роста, одетый в черную кожаную куртку и черную кожаную фуражку. На миг у Дунаева упало сердце: это был по всем приметам чекист! – однако человек только на миг запнулся, сверкнул черными глазами, прятавшимися в тени густых ресниц, и продолжил мягко, почти бесшумно подниматься по лестнице.

Дунаев нахлобучил шапку и стукнул в дверь Верховцевых. Никто не отозвался. Он стукнул еще несколько раз, погромче, но ответа по-прежнему не было.

– Дай-ка я ногой садану! – предложил Файка, но в это мгновение дверь напротив распахнулась и на пороге показалась высокая и широкоплечая, что называется, «костистая» женщина лет сорока с неопрятными седоватыми патлами, торчащими из-под замызганной косынки. Таким же грязным был и фартук, о который она вытирала руки. Чад, исходящий из ее двери, сгустился.

– Слышь, хозяйка! – воскликнул Файка, размахивая перед лицом ладонью, словно пытаясь разогнать гарь и вонь. – Ты сожгла там чего-то!

– Рыбешку жарила, да прозевала. Вот она и пригорела, – спокойно ответила хозяйка. – Не беда – сожрут! Больше все равно ничего нет. Зато в жилье барское въехали из подвала! – Она с видимым удовлетворением обвела взглядом убогую лестничную площадку, но тут же лицо ее посуровело, а сузившиеся глаза подозрительно уставились на Дунаева и Файку: – А вы чего ломитесь? Кого надо? Кто такие?

Дунаев рассказал сказку про карточные списки и спросил:

– Где хозяева этой квартиры?

– Дак на что они вам? – буркнула соседка. – Поливанова-старуха к сыну на Петроградскую сторону перебралась, а эту квартиру кому ни на есть сдала.

– Кому она ее сдала? – насторожился Дунаев.

– Да бес знает! – передернула соседка острыми плечами. – Какой-то мужик буржуйского вида, при нем баба его и дочка их. Только их нету. Они вчера в Москву уехали.

Наверху мелькнула чья-то фигура, и мимо прошел тот же самый человек в черном. Скользнул по всем троим равнодушным взглядом из-под ресниц и быстро, мягко спустился по лестнице, словно не касаясь ступенек.

– Ходют тут… – неприязненно проворчала соседка Верховцева.

– В Москву?! – изумленно переспросил Дунаев.

– Ага, – энергично кивнула соседка. – Сама слышала. Этот-то, мужик, значит, говорил: в Москве нам, дескать, будет спокойней, у Риты на несколько дней остановимся, а потом сразу в Крым!

– В Крым! – восторженно возопил Файка. – Это где море? Искупаться надумали? Не холодновато ли будет зимой? Или там жарища? А?

– Хрен его знает, мне наплевать! – отмахнулась соседка и требовательно воззрилась на Дунаева: – Список-то на карточки будешь составлять, или как?

Тот, потрясенный вестью о новом исчезновении Наты и Верховцева, не сразу нашелся с ответом, но тут деловито вмешался Файка:

– Сейчас начнем. Но ты сперва ордер на жилплощадь принеси, а то, может, самовольно вселилась.

– Кто самовольно? – разъярилась соседка. – Я? Да мой мужик… да мы… за революцию крови буржуйской знаешь, сколько вылили?! Да он в Царском был с латышами, когда те его взяли. Баб по жребию делили, мужики, кто мог, откупились, а кто не мог, тех повесили, а Царское сожгли. И мой мужик там революцию защищал!

У Дунаева кровь сгустилась в глазах! Он рванулся вперед, готовый убить эту тварь, но Файка с силой, неожиданной в его тщедушном теле, дернул его за руку, так что Дунаев отлетел к стене, а Файка втолкнул соседку Верховцевых в ее квартиру, захлопнул дверь и крикнул, толкая Дунаева к лестнице:

– Деру, паря, деру! Не до того сейчас!

Они скатились по ступенькам, выскочили из дверей, чуть не захлебнувшись свежим холодным воздухом, помчались по Николаевской к Звенигородской, чтобы оттуда улочками и переулками пробраться на набережную реки Фонтанки.

Человек в черном кожане, притаившийся у входа в парадное и оставшийся не замеченным беглецами, вышел за ними на набережную и задумчиво смотрел вслед, пока они не скрылись из виду.

* * *

ВОСПОМИНАНИЯ

…Внезапно все изменилось. Позже она узнала, что отец даже не подозревал, насколько серьезно положение в стране. А дочерям и вовсе было не до этого: они все поочередно заболели корью. Младшая слегла последней, и в бреду ей казалось, что их дом в Царском Селе окружают разъяренные люди – вроде тех, которые привиделись ей некогда в кошмарном сне после выстрела в киевском театре.

К несчастью, это не было бредом, не было сном… но было кошмаром, который никак не рассеивался!

Отец в это время находился в Могилеве, в ставке главнокомандующего. С детьми оставалась только мама, и чтобы они не пугались выстрелов, им говорили, что неподалеку идут учения. Мама хотела скрывать о них правду так долго, как это только возможно. Но в 9 часов утра 2 марта они узнали, что в России больше нет царя…

Потом семья оказалась заключена в своем доме. Им никуда не разрешали выходить, только в парк. Любопытные приходили к ограде и таращились сквозь прутья ограды. Люди свистели и бранились. Раньше они выкрикивали только приветствия, какие-то добрые слова – а теперь брань и проклятия. Что произошло с миром?

Наконец детям – и старшим, и младшим – запретили выходить даже в парк.

Медленно выздоравливая, они слонялись по дому с побритыми головами – из-за высокой температуры и сильных лекарств волосы стали выпадать, и решено было их побрить, чтобы отросли заново. Им чудилось, будто они попали в сумасшедший дом. И они долго не могли поверить в то, что это не они сошли с ума от болезни, а сошел с ума весь окружающий их мир. И, кажется, не собирался выздоравливать!

Уроки Закона Божия, французского, географии и истории, английского и музыки, арифметики, рисования, русского языка, которые раньше казались докучной обязанностью, теперь стали спасением, потому что отвлекали от того, что происходило за стенами их дома.

Вскоре стало ясно, что придется уезжать. Но куда? Неужели их вывезут за границу? Выгонят из родной страны, как прокаженных?!