Русское стаккато - британской матери - Дмитрий Липскеров

Голос не ответил на этот вопрос, зато задал другой:

— Ты знаешь, как исповедоваться?

— Мама мне рассказывала.

— Можешь начинать.

— С чего?

— С чего хочешь. И с самого плохого можно начать, и постепенно к этому самому плохому подходить!

— Хорошо… — Роджер задумался, перебирая в голове плохое.

— Ты здесь, мальчик?

— Я вспоминаю о своих грехах. Вы мне мешаете!

— Вспоминать надо дома, а здесь исповедоваться и каяться в них! Понял?

— Понял.

— Начинай!

— А можно здесь включить свет?

— Зачем? — удивился голос.

— Я хочу посмотреть на ваше ухо.

— Здесь нет света. А ухо у меня такое же, как у тебя.

— В три раза больше, — не согласился Роджер. — Оно у вас волосатое?

— Не слишком.

— Как мне без света знать, ухо ли дьявола это или ухо священника? Я же не могу каяться перед сатаной.

На той стороне подумали и приняли решение.

— Высунь голову наружу.

Лизбет увидела, как вдруг из исповедальни показалась голова сына, навстречу ей вынырнуло чело святого отца, и через мгновение оба исчезли в исповедальне вновь.

— Как тебе? — поинтересовался голос, который теперь имел черные глаза с мешками под ними, одутловатые щеки и бороду клинышком. — Из-за тебя нарушил таинство!

— Хорошо, что вы не красавец!

— …

— А то я бы подумал, что под красотой личина дьявольская скрывается!

— Хватит болтать пустяки! Начинай с самого плохого!.. Между прочим, у тебя вся физиономия в прыщах!.. Начинай же!

— Хорошо, — согласился мальчик. — Когда я смотрю на материнское лицо, мне всегда кажется, что я вижу ее задницу!

— Ты — хулиган! Я сейчас возьму тебя за твое маленькое ухо и выведу из церкви!

— В самом деле, святой отец! Это самый большой мой грех! Я и не думал хулиганить на исповеди!

На сей раз молчали на той стороне.

— Любишь ли ты свою мать? — спросил священник.

— Да, — признался Роджер, довольный, что исповедь потекла через вопросы и ответы. — Но иногда мне кажется, что не очень. Особенно когда я смотрю на ее лицо и вижу задницу.

— Прекрати! — рявкнул священник. — Мать — самое святое, что есть у человека!

— Значит, — сделал вывод Роджер, — когда мать умирает, человек остается без святого?

— Остается память святая.

— Понял.

— Убивал ли ты когда-нибудь тварь какую, случайно или нарочно?

— Собираюсь, — честно признался мальчик.

За сеткой поперхнулись.

— Что такое? Ах ты, негодник!.. — затряслась кабинка.

— Вам правду говорить или врать? Вы так тратите свою нервную систему!

— Отвечай, кого ты собираешься убить?

— Всего лишь ящерицу. Я купил ее за три фунта в зоомагазине.

— Зачем?

— Затем, чтобы убить.

— Я не спрашиваю, зачем ты ее купил, — все более впадал в раздражение священник. — Я спрашиваю, зачем ты хочешь убить беззащитное создание?!.

— Я хочу поглядеть на тот миг, — честно признался Роджер. — Уловить его, когда она наступит, смерть!..

— Зачем?

— Чтобы понять, как будет со мною в миг моей смерти.

— Ты боишься смерти?

— Да.

— Значит, недостаточно веруешь в Господа.

— Недостаточно, — признался Роджер. — Но я хочу верить достаточно, чтобы не бояться этого мгновения.

— Молись!

— Молюсь.

За стенкой опять возникла пауза, затем священник попросил Роджера выглянуть из исповедальни. Они вновь встретились головами и посмотрели друг на друга. Священник пытался определить меру искренности в глазах прыщавого мальчишки, а Роджер старался ему показать, что искренен вполне.

— О'кей! — закончил экзамен святой отец и исчез за шторкой.

Вернулся к окошку и Роджер. Прежде он на секунду встретился с глазами матери и подумал, что она виновата в его грехе, так как если бы у нее отсутствовало лицо, то оно бы не напоминало ему место, на котором сидят.

— Надеюсь, после нашего с тобой разговора ты не убьешь ящерицу? — выразил надежду священник.

— Я не нашел в ваших словах логического объяснения, почему мне не стоит этого делать.

— Не делай хотя бы на всякий случай, — предложил священник. — Допусти, что ты не сомневаешься в том, что Господь существует. А убийство всякой твари есть грех!

— Как же мне быть? Как удовлетворить свое любопытство?

— В жизни ты увидишь много смертей, но любопытства тебе не удовлетворить никогда!

— Почему? — удивился Роджер.

— Так же, как наесться навсегда нельзя, так и в смерти чужой для себя что-то понять. Когда сам умирать станешь, вот тогда истина откроется.

— А если Бога нет?

— Бог есть! Не веришь мне, спроси у мамы.

— Да я, в общем-то, мало кому верю, — признался Роджер. — Маме тоже.

— Это плохо.

Священник выбрался из своей части исповедальни и вошел к Роджеру. Сел рядом, обняв мальчика за плечи. При этом он почувствовал, как плечи ребенка напряглись, а позвоночник выпрямился.

— Меня зовут отец Себастиан, — сказал святой отец и повторил: — Это плохо…

— Почему? — прошептал Роджер. Голос его куда-то ушел, и хотелось кашлять.

— Потому что по вере человеческой дается.

— Вы кушали сегодня за обедом чеснок? — неожиданно поинтересовался Роджер.

— Да, — священник дернулся и убрал с плеча мальчика руку. — Чувствовал подступающую простуду и покушал с хлебом чеснока.

— Неудачная мысль перед тем как исповедовать, отец Себастиан! Фу, как пахнет! И ящерицу я, пожалуй, убью! Думаю, Господь простит мне тягу к познанию его таинств. И все же, как дурно пахнет!

Священник взял Роджера за ухо и что есть силы потянул за него, скручивая то влево, то вправо.

Мальчик на удивление был покорен. Не вырывался, не выказывал признаков боли. В темноте его глаза лишь поблескивали, и священнику показалась, что пробирается взгляд ему в самую душу, что-то портя в ней изрядно.

Он выволок Роджера из исповедальни и потащил к выходу, где ждала Лизбет.

Мать же, увидев, как расправляются с ее сыном, рванулась навстречу, ударяясь тяжелым задом о церковные скамейки.