Пока смерть не разлучит нас - Кэролайн Грэм

— Мог бы вполне прожить еще лет сорок, — заключил Буллард.

— А что насчет времени смерти?

— Я бы сказал, поздняя ночь понедельника или утро вторника. Трудно сказать точнее спустя сорок восемь часов.

— Ну же, Джордж, напрягись. — Барнаби снова проклял Перро за его нерасторопность.

— Извини.

Старший инспектор тяжело вздохнул и задал следующий вопрос:

— Это смертельная доза?

— Думаю, да. Особенно при таком количестве выпитого. Если судить по положению тела, я бы сказал, что он проглотил транквилизатор с виски, сидя на кушетке, затем, когда потерял сознание, скатился на пол. Коврик у камина очень толстый и мягкий, так что, честно говоря, умирал он в полном комфорте. Поэтому на теле ни ушибов, ни царапин.

— А что значит «капсулы не были проглочены»? Может ли быть, что он принял таблетки?

— Нет, не может. Этот препарат продается только в капсулах.

— Погоди-ка… — Барнаби вдруг замолчал. К нему снова вернулось то странное, ничем не обоснованное чувство уверенности, которое его посетило при первом осмотре тела. — Эти транквилизаторы… они, должно быть, горькие?

— Некоторые — да. Но не этот. Галоперидол не имеет выраженного вкуса.

— А капсулы? Они не могли раствориться?

— Возможно. Но тогда в желудке должны были бы оставаться следы желатина.

— Ну да. Спасибо, Джордж.

Итак, вроде бы совсем простая история. Человека бросает жена. Он пытается утопить горе в вине. Но вскоре алкоголь перестает действовать. Он выпивает еще. И еще. Тогда приходит решение покончить со всеми страданиями раз и навсегда.

И как же ведет себя, придя к такому решению, пьяный Холлингсворт? Закидывает в рот капсулы, запивает их спиртным — и брык? Ничего подобного. Он садится на кушетку, аккуратно потрошит шестнадцать — или около того — капсул, высыпает содержимое в бокал с виски и размешивает, пока порошок до конца не растворится, а затем избавляется от капсул.

Возможно, так оно и было на самом деле. Некоторые даже в экстремальных ситуациях способны действовать с поразительной четкостью и аккуратностью. Взять, к примеру, ту же чету Брокли. Однако это противоречит предшествующему поведению покойного. Ничего, кроме истеричных попыток справиться с отчаянием.

Все еще колеблясь относительно того, начинать или нет полномасштабное расследование, Барнаби признал-таки неизбежность следующего шага. И назавтра ранним утром в переулок Святого Чеда прибыл фургончик передвижной лаборатории. Сразу вслед за тем, к великому волнению и удовольствию местных жителей, бригада криминалистов стала выгружать свою аппаратуру, приведя в движение безлично-неумолимый механизм расследования.

Извещенный, что внизу его ждет машина, Барнаби, пренебрегая лифтом, стал спускаться. Последнее время одышливый подъем с парковки наверх в кабинет и спуск оттуда, сопровождаемый натужным дыханием, составляли практически единственную его ежедневную физическую нагрузку. Работа в саду в счет не шла: во-первых, она была нерегулярной; а во-вторых, его старый, ухоженный сад не требовал приложения больших физических усилий вроде надобности вскапывать землю.

Пыхтя и отдуваясь, он покрывал приличную дистанцию. Так уж повелось, что в полиции, как и в других государственных учреждениях, начальственный кабинет располагался тем выше, чем выше рангом была облеченная властью персона. Поговаривали, что Самый Главный вершил делами с верхушки радиомачты, в ящике из стали и пластика, снабженном громоотводом.

Проходя через приемную, Барнаби увидел супругов Брокли и сразу заметил, как еще больше ослабли и расшатались несущие конструкции их жизни. Они сидели бок о бок на неудобных пластиковых стульях. Очевидно, их дочь так и не вернулась домой. В самой их наружности совершился печальный переворот. Редж выглядел таким же больным и несчастным, как накануне его жена. Айрис сидела будто каменная. Напряженные руки тесно прижимали к груди портрет в рамке. Лицо, совершенно бесстрастное, было безжалостно смято, искажено и словно бы выпятилось вперед, напоминая старую рекламу лимонада с изображением давленого желтого цитруса и надписью: «Идрис. Когда я выжат до капли».

Они и вправду выждали, как посоветовал Барнаби, почти сутки, прежде чем прийти и заявить о том, что дочь пропала. Такая покорность представителю власти в подобных обстоятельствах показалась ему немыслимой. В чем-то даже нелепой. Он уже собрался заговорить с ними, когда из-за стойки вышла женщина-полицейский и направилась к супругам.

Жара, которую уже несколько дней предрекали синоптики, явно набирала силу. Машина напоминала духовку. Все окна открыты, а горячая кожа сиденья прямо-таки обжигает сквозь брюки. Рубашка сразу прилипла к спине. Трой, в свежайшей яблочно-зеленой футболке (от «Лакоста», с фирменным логотипом в виде крокодила, три фунта на распродаже с машины), выглядел так, словно только что выпрыгнул из холодильника: нигде ни струйки пота. Он, как всегда, ныл, на сей раз — по поводу своей интимной жизни:

— Если бы я хотел трахаться с мраморной статуей, пошел бы работать в Британский музей…

Барнаби попытался еще больше раскрыть окна.

— В конце концов я сказал: «Если тебе так трудно, можешь вообще не просыпаться».

— И что? Она так и не проснулась?

— Трудно сказать. Морин, она такая — не сразу и разберешь.

Барнаби не стал утешать своего оруженосца, вскользь подумав, что вряд ли его главное оружие так и осталось без применения, и сосредоточился на единственной дочери четы Брокли.

До сих пор о Бренде он почти не думал. С него вполне хватало одного трупа и одного исчезновения. Ее звонок родителям тоже, казалось бы, отвращал от активных розысков. Однако прошло уже сорок восемь часов, а она все еще не вернулась. И как бы решительно оба родителя ни отрицали причастности Бренды к делу Холлингсвортов, нельзя забывать, что они жили буквально дверь в дверь. Могла ли Бренда видеть или слышать нечто, поставившее ее жизнь под угрозу? Чем больше Барнаби раздумывал об этом, тем неспокойнее становилось на душе.

Трой продолжал нудить. Они уже въезжали в Фосетт-Грин, и Барнаби встряхнулся, вернувшись в настоящее. На сей раз под молот критики угодила теща Троя, миссис Милберн:

— …Не женщина, а гадюка. На ее донорской карточке есть пометка, запрещающая использовать после смерти внутренние органы в медицинских целях. Они все токсичны.

— Чепуха полная.

— Я сам видел эту ее карту: на ней знак — череп и кости.

Без десяти одиннадцать Трой припарковался перед пабом. У Барнаби на одиннадцать была назначена встреча с доктором Дженнингсом. Трой получил задание добыть адрес и телефон разъездной парикмахерши Бетти Латимер, а также Сары Лоусон, упомянутой миссис Молфри во время визита в полицию Каустона. Мужчины договорились встретиться в «Соловушках».