Четверо - Александр Пелевин

Он вспомнил, как в 1933 году они вместе с ОГПУ брали налётчиков, главарь которых оказался бывшим подпоручиком армии Юденича, мерзким, толстым и белобрысым. Он шепелявил из-за выбитого зуба, а на допросах плакал и впадал в истерику. Говорили, что на расстреле стоял с ошалевшими глазами, будто не мог поверить, что это действительно происходит, что сейчас хлоп – и не станет его. Так же будет и с этим, думал Введенский, только надо его обязательно найти, это очень важно.

Господи, почему здесь так жарко, думал он, почему тут всё время жужжат мухи, как в комнате этого Шабарова, и часы над головой тикают – тик-так, тик-так, размеренно и усыпляюще, и не хочется поднимать голову и открывать глаза, а хочется слушать, как тикают часы, не обращая внимания на жужжание мух.

– Товарищ. – Он почувствовал чью-то руку на плече и поднял голову.

Над ним стоял Охримчук.

– Водитель приехал, – сказал он.

Введенский разлепил глаза и понял, что уснул.

– Я долго проспал тут?

– Час продремали. Не стал будить, больно уж уставшим выглядите.

Совсем непорядок, подумал Введенский. Вырубиться посреди дня в чужом кабинете – это уже слишком. Сегодня надо будет хорошенько выспаться, чтобы завтра быть бодрым.

Выйдя из кабинета, он увидел, что на улице уже темнеет, небо становится тёмно-синим, горы исчезают в голубоватой дымке, вдалеке загораются огни, а воздух стал наконец прохладнее.

Он передал водителю папку с отпечатками, забрал бумаги из райотдела – здесь информация о Крамере. Её всё равно надо будет изучить.

– Вас до санатория довезти? – спросил водитель.

Введенский кивнул и плюхнулся в кресло рядом с водителем.

– Да, мне надо выспаться. День был сумасшедший.

Когда водитель надавил на газ, Введенский снова закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла.

Под ровный шум мотора перед закрытыми глазами роились яркие цветные пятна: они кривились, расплывались, раздваивались, меняли оттенки и форму, плясали, затухали и снова появлялись. Мысли становились тягучими и неповоротливыми. В какой-то момент ему показалось, что никакой это не Крым, будто он в Ленинграде, и водитель везёт его из дома на Литейном после тяжёлого дня на родной Васильевский остров, и сейчас он поднимется на третий этаж, погладит кота и поставит чайник на плиту, а за окном будет густой сентябрьский вечер, разбавленный жёлто-карамельным светом фонарей в осенних листьях.

Он проснулся, когда они подъехали к санаторию. Уже совсем стемнело.

Опять вырубило, подумал Введенский, что за ерунда, хватит постоянно засыпать.

Он поблагодарил водителя, вышел из машины, помахал рукой сторожу и направился в фойе.

Хотелось только одного – дойти до кровати и лечь спать, чтобы проснуться завтра бодрым и полным сил. По лестнице он поднимался, зевая и пошатываясь, голова работала с трудом.

«Слишком много всего, – думал он. – Может, старею или просто слишком устал. Наверное, просто устал. Ещё и не спал всю ночь. Неудивительно».

Он лёг на кровать, не раздеваясь, но спать почему-то резко расхотелось.

За открытым окном стрекотали цикады и шумело море.

Так и не искупался до сих пор, подумал он.

Он достал из саквояжа книгу Жюля Верна, которую взял в квартире Шабарова, открыл. Из книги на его грудь выпали две фотокарточки.

На первом пожелтевшем снимке стоял, опершись на саблю, усатый мужчина в офицерской гимнастёрке с золотыми погонами и чёрной папахе.

Сзади было подписано:

На следующей фотографии тот же самый человек сидел в кресле – уже без папахи, в расстёгнутой на груди гимнастёрке и с перебинтованным правым глазом. Он улыбался.

Введенский долго вглядывался в его лицо и вспомнил фотографию Шабарова, которую нашли в участке.

Сон как рукой сняло.

Он мигом вскочил с кровати, стал пристально рассматривать фотографии, снова вспоминать фотографию Шабарова и описание внешности.

Даже усы до сих пор такие же. И морщины на лбу. И линия губ.

Поручик Черкесов?

Да что ж такое, чёрт возьми.

Он достал папиросу, чиркнул спичками, закурил прямо в номере, стал ходить кругами по комнате.

Чёрт, чёрт, чёрт!

Проглядели бывшего врангелевца.

Неспроста он вспомнил того бывшего офицера армии Юденича, неспроста, ведь надо доверять своей чуйке.

А пластинки Крамера? А патефон? Зачем этот цирк?

Что-то вдруг резко щёлкнуло в его голове. Картина сложилась.

Санкт-Петербург

Клиника Бехтерева, отделение интегративной фармакопсихотерапии психических расстройств

26 декабря 2017 года

11:35

– Это было в седьмом классе, зимой, после новогодних каникул. Лидеров в классе было трое. Ну, знаете, такие сопливые альфа-самцы, которые хотят показать всем, какие они крутые, а вокруг крутятся подпевалы и мелкие ссыкуны. Именно вот такие мелкие ссыкуны – самые жестокие. Они любят пнуть исподтишка, плюнуть – но только если рядом лидер. Как собачья стая.

Хромов заметил, что Поплавский заметно поправился: появились щёки, лицо уже не такое бледное. Кормят здесь хоть и противно, но сытно. Хочет спать – это хорошо, значит, таблетки действуют.

– И вот на перемене после первого урока мы столкнулись в коридоре перед лестницей – один из этих троих, высокий, прыщавый, и еще пара подпевал обступили меня и не давали пройти. Топтались по ногам, задирали, толкали плечом. Я как сейчас помню: «Чо, борзый? Чо смотришь так на меня?» Я оттолкнул одного в сторону и прошёл вперёд, и те, кто оказался сзади, стали тянуть меня за рюкзак. И тут на меня нашло…

Поплавский сжал зубы, сглотнул слюну.

– Я схватил этого прыщавого, который был главным, за грудки, припечатал к стенке, дал ему кулаком по морде и толкнул вниз, по лестнице. А ещё одного ударил ногой ниже колена, он согнулся пополам, я взял его за волосы и пнул так, что он тоже покатился по лестнице. Третий сам убежал. Никто ничего не сломал, только ушибы. Но – тут же вызов к директору, родители в школу… «Ваш сын провоцирует других учеников». «Ваш сын не уживается в коллективе». «Ваш сын не может решить проблемы мирно и сразу пускает в ход кулаки». Твари.

– Вы хорошо запомнили этот эпизод.

– Ещё бы не запомнил! Но знаете, что случилось потом, через много лет, когда я уже работал? Я узнал, что тот долговязый и прыщавый подсел на героин и сдох от передоза.

– Вы были рады этому?