Пастух - Григорий Диков

Архангел взял князя за руку и повел за собой куда-то вдаль. Темнота расступилась, князь увидел внизу под собой крыши, проспекты, купола с колоннадами, перекрестки дорог. Потом город сменился окраиной, под ногами стали мелькать перелески, деревни, мосты и железнодорожные станции. Посветлело, будто с рассветом. Солнце поднялось в зенит, а затем быстро пошло на закат. Их путешествие над землей продолжалось еще несколько времени. Вдруг рука архангела разжалась, и князь стал падать, без страха наблюдая, как стремительно приближается земля.

В тот момент, когда он, казалось, должен был уже разбиться, все вокруг снова преобразилось. Князь увидел себя ребенком, сидящим на веранде на коленях у няни, его бывшей кормилицы. Его мать, красивая и молодая, в белом платье, с распущенными золотистыми волосами, поднимается из сада на веранду по деревянным ступеням. Вечерний свет льется из окон, за стеклянной дверью веранды качаются ветки сирени. Мальчик спрыгивает с колен няни и бежит навстречу матери. Радость переполняет его — он не видел ее целый день, он так тосковал! Мать хватает мальчика на руки и крепко прижимает к груди. Он слышит биение ее сердца и чувствует упругую мягкость тела. Ее руки пахнут ландышем. Склонившись к лицу мальчика, она нежно целует его. Поцелуй длится долго, даже слишком — когда мать, наконец, отнимает губы, он видит, что лицо ее изменилось и что это уже не мать его, а Мими.

Мими смеется, гладит его по голове. Ямочки на щеках, приоткрытый рот, и маленькая родинка над губой. «Я так счастлива, Серж, так счастлива!» — шепчет она. Он не понимает причины ее счастья, но радуется вместе с ней. Он уже не мальчик, а прежний, теперешний Сергей Львович. Тут в комнату вбегает маленькая девочка и бросается к ним. У нее такие же ямочки на щеках и золотые кудрявые волосы. Они берутся за руки и начинают кружиться в хороводе. Мими, девочка и князь хохочут и кружатся все быстрее. Наконец, будто сговорившись, они отпускают руки и начинают разлетаться, влекомые центробежной силой. Светлая комната исчезает, тени сгущаются, и вот князь снова лежит на тахте у доктора, в сумраке петербургского зимнего дня.

Князь провел дрожащей рукой по влажным волосам. Взглянув на подсвечник, он заметил, что свечи почти полностью оплавились. Сон длился очень долго — значительно дольше, чем ему казалось.

Когда князь встал с тахты, голова его еще кружилась, а тело ныло как после долгой прогулки верхом. Доктор сидел в кресле и что-то писал. Подняв голову и увидев очнувшегося князя, он просиял в улыбке и сказал:

— Я не хотел будить вас, Сергей Львович. Вы спали так крепко и так блаженно улыбались, что я не решился. Вы видели много снов, и мне известно кое-что из того, что вам привиделось. Я был недалеко. Не скрою, я немного боялся за вас, но теперь совершенно спокоен — все прошло именно так, как я и предполагал, отвар удался на славу! Изволите убедиться?

С этими словами поднялся с кресла, подошел к большому старинному зеркалу в золотой раме, которое до сих пор оставалось повернутым к стене, и развернул его в сторону князя.

Князь приподнялся, чтобы взглянуть на свое отражение, но тут же отпрянул и от удивления сел обратно на тахту. Затем он заглянул в зеркало снова. Князь не мог поверить тому, что увидел. Одутловатость лица спала, морщины разгладились, мешки под глазами исчезли. Волосы на голове стали гуще и потемнели, глаза заблестели молодым блеском. По отдельности каждое изменение было, наверное, незаметно, но вместе они давали поразительный результат.

Но самое главное было не в этом — князь вдруг почувствовал, что все тело его как будто подобралось и налилось силой. Он, все еще не веря глазам, щупал свою упругую кожу и окрепшие мускулы. Не в силах совладать с охватившим его восторгом, он повернулся к Нилу Петровичу и дрожащим шепотом спросил:

— Это невероятно, доктор! Как вам это удалось?

Белолицый знахарь скромно улыбнулся:

— Сергей Львович, пусть это останется моей тайной. Впрочем, вы эту тайну хранить не сможете, вам придется как-то объяснить произошедшие изменения вашим близким. Советую вам пока не показываться им на глаза. Уезжайте до времени сами или ушлите их куда-нибудь. Будут спрашивать — можете сказать, что в последнее время вы были больны, а теперь, наконец, полностью выздоровели. Я, признаюсь, и сам не ожидал такого успеха с первого раза.

Знахарь взял с подноса небольшой хрустальный флакон, в который он уже успел налить немного волшебного снадобья, и протянул его князю:

— Принимайте, как только почувствуете усталость, и расходуйте его экономно, прошу вас.

Дрожащими руками, еще не окончательно придя в себя, князь взял флакон из рук знахаря и положил в карман. В это миг часы в прихожей пробили шесть. Князь извинился и, сославшись на дела в департаменте, стал быстро собираться: слуга Нила Петровича старый Захар, подал князю шубу, перчатки и цилиндр и с поклоном выпустил его из квартиры.

Когда дверь за ним затворилась, Сергей Львович бегом побежал вниз по парадной лестнице. Обычно подъем и спуск давались его подагрическим ногам с трудом. Сейчас же он бежал с легкостью молодого человека не останавливаясь между пролетами лестницы. Выбежав на улицу, он окликнул извозчика уселся в сани и крикнул:

— К Мими!

Извозчик покосился на него с удивлением, не понимая, куда ехать. Князь улыбнулся своей ошибке и уточнил:

— На Черную речку гони, рубль получишь!

Ванька стеганул лошадь, и она потрусила по мостовой, мотая головой и фыркая от летящих на ее морду крупных мокрых снежинок.

В первом этаже четырехэтажного дома, что напротив главного входа в Сенной рынок, находится трактир, состоящий из одной комнаты с низким потолком и пристроенной рядом кухни. В трактире всегда темно, только на двух столах слабо светят две керосиновые лампы, да в углу под почерневшей иконой коптит лампадка. За липкими, пропитанными пивом столами сидит весьма малопочтенная публика; ломовые извозчики, поденщики, бродячие коновалы и просто мазурики. В обычное время в трактире тихо, так что слышно, как за бумажными обоями шуршат тараканы. Изредка скрипнет дверь, и в темную комнату с низкими сводами войдет новый посетитель. Но никто из сидящих не повернет головы и не осмотрит вошедшего. Пытливых глаз здесь не любят, вопросов не задают. Любой, кто решится переступить порог трактира и не испугается темноты, тяжелого духа и вида сидящих внутри людей, может быть уверен — все, что он скажет и попросит, останется его тайной. И нет таких поручений, которые не может выполнить кто-то из завсегдатаев этого мрачного заведения. Нужно лишь знать, к кому обратиться.

В один из серых февральских вечеров за большим столом в дальнем от входа углу трактира сидели и тихо разговаривали около дюжины мужчин. Большинство из них принадлежало к той категории, что обыкновенно называют босяками. Впрочем, один из сидящих выделялся среди остальных одеждой и разговором. Это был грузный, хорошо одетый господин, опиравшийся на трость с набалдашником из слоновой кости. Его руки были усеяны золотыми перстнями; на шее вместо галстука красовался лиловый платок, заколотый янтарной булавкой. Он сидел чуть поодаль, откинувшись на спинку стула, с которой свисала небрежно брошенная бобровая шуба.