Ну ма-а-ам! - Ольга Савельева

«Господи, какой ужас, – подумала я. – Сегодня же приду и отпорю с бретелек эти мещанские розочки!»

Следующим фаворитом после комбинации стал селезень Витенька. Он все выходные прожил у нас дома. Катя выбрала его в орнитологическом экстазе, чтобы любить. Любовь в этом возрасте длится минут 20, но зато она чиста и непорочна.

Так проще вести реестр, чтобы потом, когда барыня забудет, тихо отдать владельцу отобранное, если еще актуально.

Селезень Витенька был ничем не примечательной детсадовской игрушкой. Обычная резиновая утка, отличающаяся только инвентаризационным номером. На пузе у селезня написано «Метод. каб. 86798753». Шифр из восьми цифр. Такое впечатление, что за безопасность селезня в методическом кабинете отвечает агент ЦРУ.

Не то чтобы Катя особенно трепетала от птичек, трепетала она, скорее, от частной собственности. Резиновый селезень приглянулся тихоне и отличнику Витеньке и был особенно прекрасен исключительно этим фактом. Катя подошла и раскулачила Витеньку: бессовестно выдрала из ладошек мальчика игрушку.

Витенька мальчик хороший, с прививками. Здравый смысл ему, видимо, привили вовремя: с женщинами лучше не связываться, сказали, ну их. Возьми селезня и играй. В случае, если женщина захочет селезня, – отмена миссии.

Кате бы родиться пару веков назад императрицей, челядью и собственностью бы распоряжалась отменно. Но она родилась в век смартфонов, соцсетей и ювенальной юстиции, поэтому все дворцовые перевороты происходят на глазах изумленной публики в лице детсадовской группы, воспитательницы и нянечки.

– Катина птитька, – прокомментировала дочка раскулачивание и, засунув птичку под мышку, ушла в покои.

«Птитька» с инвентаризационным номером из восьми цифр прогостила у нас все выходные. Сегодня мы вернем трофейного селезня Витеньку в «метод. каб.». Там он нужнее.

Собираемся в гости, опаздываем, я докармливаю дочку в комнате, не могу отойти и кричу мужу:

– Миииш, там в ванной сохнут Катюнины платьишки, посмотри и дай мне любое из высохших, пожалуйста.

Спустя минуту муж докладывает из ванной:

– Красное полусухое, белое сухое… – и через паузу добавляет: – Не квартира, а винный бар какой-то…

Вечер. Холл отеля, где мы отдыхаем семьей. Мы с мужем, разморенные солнцем, пьем чай. Трехлетний сын играет в догонялки с каким-то сверстником.

Тут сверстника уводят спать, сын остается один. Он неизбежно расстраивается и… ложится на пол. Лежит, подперев личико кулачками.

Я, уставшая, вяло прошу мужа:

– Миш, пойди, подними Дасю, скажи ему, что на полу нельзя лежать.

– Неее, – отвечает муж. – Он объелся на ужине и ему лень двигаться. Он же никому не мешает.

– Но это же неприлично! – возмущаюсь я.

– Да? Зато безопасно, – настаивает муж.

– Он на полу замерзнет.

– На улице +25. Холодно? От слова «холл», что ли? – шутит муж.

– Миш, подними его – люди смотрят.

– И что? Никто об него не спотыкается. Пусть смотрят.

– Неловко как-то. Вон пенсионеры в панамках качают головами осуждающе… Подними.

Муж встает из-за стола, подходит к сыну и… ложится рядом.

– Понимаешь, сын, – говорит муж так, чтобы я слышала. – Люди придумали целую кучу правил. Есть правила злые и добрые.

– Плавила это сто?

– Это когда что-то нельзя. Злые правила нужно выполнять обязательно: ну вот, например, нельзя играть там, где ездят машины. Нельзя лазить на подоконник без мамы. Нельзя трогать кипяток.

– Низя кидать в Петю песком, песок может попасть в газки, – продолжает Дася, что-то вспомнив.

– Точно, – соглашается муж. – Но есть правила добрые, которые как бы говорят: «Лучше не надо». То есть ты можешь что-то сделать, ничего страшного не случится. Но лучше этого не делать.

– Кому лутьсе? – спрашивает сын.

– Отличный вопрос, Дась. Мать, ответишь?

Я закатываю глаза. Пенсионеры в панамках в открытую смотрят на нас. Смотрят с осуждением и, как мне кажется, интересом.

– Посмотри вокруг. – Муж в педагогическом ударе. – Кроме нас с тобой, Дась, кто-нибудь лежит на полу?

– Нет, – оглянулся сын.

– Ну вот. Это можно делать, но лучше не надо. А то вдруг сейчас все улягутся на пол, а дядя с подносом пойдет, споткнется о чью-то ногу, упадет, все разобьет, разольет, бум-бам-тарарам…

Дася хохочет – ему хочется это увидеть. Поучительная проповедь имеет обратный эффект.

– Даня, ничего смешного, дядя же ударится, шишку набьет! – Муж резко меняет выражение лица.

– Ты хотесь, чтобы я встал? – догадался сын.

– Хочу. И мама очень хочет, – кивнул муж.

– Я встану, если ты вечелом перед сном дашь мне планшет. Я постлеляю птичками в свинок.

– Оль, наш сын лежит на полу – это полбеды, – говорит мне муж. – Но он еще и торгуется! С этим что делать? Мой урок окончен, твой выход.

К нам подходят пенсионеры в панамках. Спрашивают:

– Можно с вами сфотографироваться?

– С нами? – удивляюсь я.

– С вашими мальчиками. Только пусть они лежат! Мы все видели и слышали. Мы хотим это детям рассказать. У нас внук возраста вашего мальчика, нам очень понравилось про нельзя, но можно.

Миша и Дася лежат на полу, пенсионеры встают рядом, я делаю памятный кадр.

– Ну все, Оль, – говорит муж, поднимаясь и поднимая сына. – Пойди узнай, когда и кто в этом отеле расплатится с нами за анимацию. Я не собираюсь веселить отдыхающих бесплатно!

Я опять смеюсь. Мы устало плетемся в номер. Сын вприпрыжку бежит впереди, предвкушая стрельбу птичками в свинок.

Дася лепит из пластилина снеговика, но пластилин у него коричневый – другого не нашел. Муж, проходя мимо, оценивает поделку сына: