Два талисмана - Ольга Голотвина

Ответом было угрюмое молчание.

— Ладно, — сказала наконец Барилла. — Вечером спектакля не будет, хоть роли поучим… Джалена, работаем! Я начинаю монолог… да, где моя вода?! Лейфати, чтоб тебя раки съели, ты дашь мне кувшин?!

— Держи! — Лейфати неохотно слез со стола, вручил кувшинчик актрисе, спрыгнул со сцены и уселся рядом с Афтаном.

Барилла поднесла руку к горлу, чуть расправила плечи — и на актеров взглянула строгая, властная, глубоко страдающая женщина.

Она заговорила звучно — и каждое слово отдалось в темном зале:

Когда б могла ты заглянуть мне в душу,

Беспечная и глупая девчонка,

Ты замерла бы, словно олененок

Средь волчьей стаи. Если бы тебя

Обжег огонь страданий безысходных,

До самой Бездны ты б не знала муки,

Подобной этой…

— Почему отсюда? — возопила Джалена. — Почему не сначала? У меня там слова есть!

Барилла разом вышла из роли, ответила скучающе и небрежно:

— Потому что это место — самое важное. А твое чириканье зрителя не интересует.

— Твой причитания его интересуют, да? А ну, давай сцену с самого начала!

— Как хочешь, — пожала плечами Барилла. Подняла глаза к потолку и равнодушно забубнила:

Мы встретились с тобой в глухую полночь

Для разговора, что дневной порою

Немыслим. Я сейчас не королева,

Я просто женщина. Никто не слышит

Беседы нашей. Здесь нас только трое:

Я, ты и черная твоя вина.

Едва дождавшись, пока соперница замолчит, Джалена с подчеркнутой кротостью опустила глаза и ответила, стараясь, чтобы голос звучал робко и взволнованно:

Моя вина? Но в чем же я виновна?..

Тут голос актрисы сорвался на писк. Раушарни недовольно оборвал ее:

— Чего пищишь, как мышь в мышеловке?

— Изображаю волнение, — не растерялась Джалена. — А что это ты меня перебивать вздумал? Как хочу, так и играю. Зрителю решать, хорошо или худо.

Мирвик ожидал, что властный Раушарни сейчас задаст дерзкой девчонке выволочку. Но старый актер промолчал и шагнул назад, показывая, что женщины могут продолжать.

Мирвик завертел головой, но на лицах артистов не увидел даже тени удивления.

«Ого! Значит, власть Раушарни не безгранична! В игре каждый сам себе хозяин!»

Тем временем Джалена начала снова (уже без писка):

Моя вина? Но в чем же я виновна?

Да разве скромный полевой цветок

Прогневать может царственную пальму?..

Тут дверь, ведущая со сцены в коридор, приоткрылась. В дверь бесцеремонно просунулась румяная мордашка.

— Я от госпожи Тагиды, портнихи, — сообщила девица. — Хозяйка спрашивает: когда Джалена заплатит за накидку с голубыми нарциссами? Мы ждем, ждем…

— Это невозможно! — горестно возопила Джалена. — Только я вошла в роль!..

— Подумаешь! — хмыкнула Барилла. — Привыкай, милая. Как вошла, так и вышла, это часть нашего ремесла.

Раушарни, подойдя к двери, вполголоса урезонил посланницу портнихи. Та отступила, на прощание заявив довольно громко, что подождет на скамье у входа.

— Может, мне пойти прогнать ее? — предложил бутафор Бики.

— Да пусть сидит. Не уходи, ты мне нужен. Есть разговор.

— Про декорации? — возликовал Бики.

— Нет. Забудь. На краски нет денег.

— Я могу продолжить? — обиженно вопросила Джалена.

— Валяй, — кивнул Раушарни.

— Ну вот… сбили… забыла уже… ах, да! «Прогневать может царственную пальму»… бред какой-то, что еще за пальма, разве мы про Наррабан играем? Раушарни, ты совсем сдурел: взял с улицы какого-то проходимца, чтобы он тебе пьесы правил!

— Про пальму никто не правил, это у автора так было, — хладнокровно парировал Раушарни. — Работай, милая!

Джалена вновь начала свою реплику. Сквозь напускную кротость пробивались истерические нотки. Когда женщина дошла до злосчастной пальмы, дверь снова открылась, на сцену ступили сразу трое: высокая седая женщина в темной шали (исполнительница ролей злодеек), комик Пузо и молодой актер Заренги, которого Мирвик пару раз видел в мелких ролях.

— Коварная прислужница явилась! — сообщила «злодейка» Уршита, эффектно запахнув шаль. — Я не опоздала? Барилла, дочка, хочешь, быстренько проболтаем тот кусок, где я приношу зелье?

— Можно, — равнодушно повела плечом Барилла. — Мне все равно, какую сцену репетировать.

Джалена испустила такой вопль протеста, что слышно было, наверное, на улице.

Когда вопль стих, Раушарни кивнул комику:

— Пузо, убери Уршиту.

Толстый комик с готовностью подхватил «злодейку» на руки и понес ее, хохочущую, через сцену в зрительный зал.

Веселая суматоха стихла, репетиция продолжилась.

Когда дело дошло до «царственной пальмы», Мирвик напрягся и взглянул на дверь, но на этот раз — вот чудо! — помехи не последовало.

Актрисы вошли во вкус, вкладывая в роль не только мастерство и талант, но и взаимную неприязнь. Казалось, воздух вокруг них трещит и искрится, как перед грозой. Мирвик даже рот приоткрыл от восторга.

Настал роковой миг, когда королева, доведенная до отчаяния, выплескивает в лицо сопернице колдовское зелье.

Барилла не глядя подхватила кувшинчик, сорвала крышку, рука метнулась вперед. Из горла кувшинчика вылетел длинный угольно-черный язык, коснулся головы Джалены.

Все ошеломленно глядели, как по золотым волосам, нежной коже и нарядному платью актрисы растекаются чернила.

* * *

Старый слуга едва не проглотил язык от изумления, когда наглый стражник, легонько отстранив его с порога, преспокойно проследовал по коридору, явно вознамерившись без приказа явиться пред очи начальника стражи.

— Господин занят! Куда прешь, «крабище»?

— Ничего, я много времени не отниму, — беспечно ответил молодой наглец.

— У него Сын Клана! — взвизгнул старик, пытаясь трясущимися пальцами ухватить святотатца за рукав.

— Да? — хмыкнул тот. — Хорошо, что сказал…

И повернулся к слуге спиной. Старик задохнулся, ожидая, что Безликие сейчас ниспошлют на город огненный дождь или хотя бы обрушат крышу Дома Стражи.

А Ларш на мгновение задержал руку на ручке входной двери. Потому что изнутри донесся полный ужаса голос Джанхашара:

— Да как же такое… да чтоб у нас… не может быть!

Эту попытку оборвало резкое, пронзительное: